— Мне нужно встретиться с одним человеком, — сообщает сухо пережженным на эмоциях тоном.

— Каким?

— Ты его не знаешь.

— Ну, конечно…

— Я ведь могу рассчитывать на твое благоразумие?

— Безусловно, можешь!

Сколько мне еще подтверждать это? Да, вчера сглупила… Но до того ведь все ровно было! Хотя, может, стоит нарушить правила, чтобы Тарский вновь не мог от меня оторваться? Только где гарантия, что не запрет обратно к Бахтияровым? Или другим «давним знакомым»… Уже ничему не удивлюсь.

— Пожалуйста, давай днем погуляем, а вечером останемся дома.

— Ты точно останешься. Я не могу, — казалось бы, ответ исчерпывающий, в стиле Гордея. Я сержусь, он напирает. И все же добавляет после выдоха: — Необходимо пересечься с одним человеком. Возможно, ночью. Элиза присмотрит за тобой. Я должен закончить все до завтра. С утра мы улетаем.

— Куда улетаем? Надолго? Что закончить? — не могу остановить этот поток. — Таи-и-и-р-р?

— Один вопрос за раз, — резко напоминает этот чертов совет, о котором я постоянно забываю.

— Что закончить?

— Дела.

— Ты издеваешься?

— Нет. Отвечаю на твой вопрос настолько честно, насколько могу. Любые подробности — риск, которому я не могу тебя подвергать.

— Куда мы летим?

— На этот раз перемещаемся в пределах страны.

— Дрезден? Гамбург? Берлин? Мюнхен?

— Название города для тебя что-то решает?

— Нет, но знать не помешает. К чему эти тайны? — спрашиваю и вспоминаю то, что он мне говорил. Я должна доверять ему и не создавать новые оплоты проблем. — Прости, прости… — снова выдыхаю с досадой. Ненавижу бороться с собой! Это очень трудно! — Я забылась. Больше не буду ничего спрашивать. Иди.

— Конечно, будешь, Катя.

По тону понятно, что опека надо мной ему крайне в тягость. Вот мог бы лишний раз не напоминать!

— Ты можешь прекратить это, отправив меня в Москву, — бросаю в сердцах и ухожу в комнату.

Следует непродолжительная пауза ввиду застывшей тишины, а затем входная дверь хлопает и проворачиваются замки… Не переношу эти звуки! Не переношу, когда он меня оставляет. И вместе с тем попутно бьюсь за свою свободу и пытаюсь сбежать в Россию.

Господи… Я точно с ума схожу!

Тарский долго не возвращается, а меня с каждой минутой его отсутствия разбирают волнения. Места себе не нахожу. Переживаю обо всем и сразу. Он ведь постоянно подставляется, занимаясь этими чертовыми непонятными делами!

Вдруг опять что-то случилось? Ну как с ним жить спокойно?

Но этой тревоги моей душе мало. Кроме всего, лезут дурацкие мысли о том, что Гордей мог вновь отправиться к женщине.

Ну, почему я не могу перестать об этом беспокоиться? Почему не могу выбросить его из головы? Вот пусть бы делал, что пожелает! Мне-то что? Если он сам только и напоминает, что ничего у нас быть не может, и скоро даже видеться не будем… Господи, как представлю это, такая тоска охватывает, что сразу плакать охота.

Еще и ревность эта… Ну как же это прекратить? Невозможно, что ли?

Измерив вдоль и поперек спальню, гостиную и кухню, выбираюсь в прихожую. Что пытаюсь обнаружить? Да ничего конкретного. Ищу новые квадраты для бессмысленного созерцания, от прошлых уже тошнит. Кроме того, мне кажется, что я образно сокращаю расстояние между мной и Тарским. Ну, вот удивляйся теперь тому, что домашние питомцы ждут хозяев у двери! Докатилась!

Руки разбивает тремор. Не нахожу, куда их деть. То стискиваю перед собой, то за спину завожу, то подношу к губам, то тру переносицу и виски… С тягостным огорчением вздыхаю. И… вдруг обнаруживаю на крючке рядом с верхней одеждой комплект ключей.

Неужели не забрал? Забыл? Нет, на Тарского совсем не похоже. Проверяет? Зачем? Я же не такая дурочка, чтобы в первый же раз сбежать. Нет, конечно… Испытывая внезапный соблазн, отворачиваюсь. Сама себя ругаю и призываю к благоразумию. Но… Если он еще долго не вернется? Выйду на четверть часика, он и не узнает.

Злить Тарского не желаю, не в том я настроении. Однако если не выберусь из засасывающего меня болота прямо сейчас… Резко срываюсь, вступаю в первую попавшуюся обувь и сдергиваю связку с крючка. Подбирать ключ не приходится, запомнила, каким пользовался Гордей.

Спустя пару минут выбегаю на улицу. Меня подгоняют мысли, что чем раньше уйду, тем быстрее вернусь. Но, оказавшись среди толпы, чтобы не выглядеть как умалишенная, все же замедляю ход. Перевожу дыхание, смотрю на солнце, вбираю звуки и запахи, впускаю в себя окружающий меня мир и чувствую, как сердце постепенно замедляется. Так хорошо становится, спокойно и даже как-то радостно.

Мысленно рисую какие-то картинки, представляю лицо Гордея, и сердце вдруг снова с такой силой разгоняется, что попросту перебивает все остальные ощущения. Взор замыливается. Дыхание учащается. Я испытываю непонятную взволнованность. Она приятная и вместе с тем какая-то смутно тревожная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Прикрываю веки, когда глаза снова слепит Тарский.

Тарский… Тарский… Тарский…

Что это за эмоции? Меня расшатывает, словно нахожусь под воздействием каких-то запрещенных препаратов. Думаю и думаю о том, как сильно хочу его увидеть. Фантазирую и прокручиваю, что такого сказать, чтобы ему было приятно.

Если прокрутить некоторые моменты, самой не нравится мое поведение. Постоянно что-то требую и надоедаю. Подвожу его, мешаю и всячески испытываю терпение. Но как еще вести себя? Как иначе? Мозгую, прикидываю разные ситуации и понимаю, что не умею. Не знаю, как правильно.

Нагулялась, пора возвращаться домой. Не хочу, чтобы Гордей застал пустую квартиру, но при этом решаю, что во всем ему признаюсь. Не хочу врать и делать что-то за его спиной. Еще скажу, что лучше него человека не знаю, что уважаю его и буду стараться не подводить.

Мои размышления и планы прерываются неожиданно. Буквально врезаюсь в стоящего посреди тротуара мужчину.

— Простите… — лепечу на автомате, так как понимаю, что сама виновата. Ушла в себя, перестав замечать происходящее. Но едва поднимаю взгляд, обмираю. — Вы?