Весьма поучительно сопоставить эти меры с тем, как власти реагировали на чрезвычайные происшествия в середине XX века. Когда, например, в 1966 году оползень с угольного карьера похоронил под собой деревенскую школу в Аберфане, Южный Уэльс, родители 166 погибших детей остались наедине со своим горем[343]. Многие перенесли трагедию с присущей британцам стойкостью. Но уже к концу столетия едва ли удалось бы найти психотерапевта, который в качестве адекватной реакции на такую трагедию рекомендовал бы проявлять стойкость духа.

В ответ на эту критику стоической психологии позвольте мне напомнить, что стоики, несмотря на расхожее мнение, не призывали «держать эмоции в себе». Они действительно советовали принимать меры для предотвращения негативных эмоций и преодоления в том случае, если избежать их не удалось. Но это не то же самое, что сдерживать их: если эмоция предотвращена или преодолена, вам просто нечего будет держать в себе.

Представим, что стоик оплакивает потерю близкого человека. Чего он не будет делать, так это пытаться заглушить горе – скажем, прикидываясь равнодушным или сдерживая слезы. Вместо этого он вспомнит слова Сенеки Полибию: тому, кто переживает личную трагедию, совершенно естественно скорбеть. Однако после рефлекторно нахлынувшего горя стоик приложит усилие, чтобы развеять остатки этого чувства доводами разума. В частности, оживит в памяти аргументы из увещеваний Сенеки: «Разве умершая хотела бы, чтобы я так убивался? Конечно нет! Она хотела бы видеть меня счастливым! Лучший способ почтить ее память – перестать скорбеть и жить дальше».

Стоики боролись с горем, поскольку это негативная эмоция. В то же время они понимали: будучи простыми смертными, мы неминуемо время от времени испытываем горе – как и страх, тревогу, гнев, ненависть, унижение и зависть, поэтому их цель состояла не в полном устранении этого чувства, а в сведении его к минимуму.

Тут антистоик заметил бы, что минимизировать горе не так плохо, как подавлять, но все равно неправильно. По мнению психотерапевтов, горе следует проработать. Конечно, противодействие ему средствами разума – один из вариантов проработки, но гораздо лучше вызвать какую-нибудь распространенную реакцию, связанную с горем: например, как следует выплакаться, даже если не очень хочется. Или излить душу перед кем-то, даже если вы не склонны эмоционально раскрываться. Но самое главное, если вы убиты горем, обратиться к профессионалу, который поможет проработать это состояние.

В ответ я поставил бы под вопрос нынешние психологические воззрения на то, как стоит обходиться со своими эмоциями. Я подверг бы сомнению разделяемое многими психотерапевтами убеждение, будто мы недостаточно подготовлены к тому, чтобы справиться с горем самостоятельно. Уверен, в эмоциональном плане люди гораздо менее хрупки и более устойчивы, чем кажется большинству психотерапевтов.

Чтобы понять мою точку зрения, давайте вернемся к катастрофе в Аберфане. Родители, чьи дети были погребены заживо под оползнем, пережили глубочайшую травму, не получив никакой профессиональной поддержки. Согласно нынешнему психологическому консенсусу, без терапии эти люди должны были оказаться эмоционально раздавлены. Правда же заключается в том, что они обошлись без посторонней помощи[344]. Твердость характера сослужила им отличную службу.

За другим примером самостоятельной работы с негативными эмоциями обратимся к бедственному положению британцев во время Второй мировой. Когда разразилась война, психологи опасались, что психиатрические лечебницы переполнятся гражданскими, неспособными вынести ужасы военного времени. Однако оказалось, что жители Великобритании вполне способны постоять за себя в эмоциональном плане: психических расстройств не стало больше[345]. В отсутствие профессиональной психологической помощи у британцев не было иного выбора, кроме как встретить невзгоды со стоической решимостью, – и для них эта самотерапия оказалась в высшей степени успешной.

Ладно бы, если психотерапия горя была неэффективна. В некоторых случаях она, судя по всему, усугубляет и продлевает состояние пациентов, то есть делает только хуже. Одно из исследований, посвященных эффективности терапии горя, проводилось среди родителей, потерявших малышей из-за синдрома внезапной детской смерти. Сравнивалось состояние родителей, которые сознательно прорабатывали утрату согласно психотерапевтическим принципам, и тех, которые этого не делали. Через три недели после смерти ребенка сильнее страдали родители из первой группы, и даже спустя полтора года они испытывали больший эмоциональный дискомфорт. Очевидный вывод состоит в том, что «принудительное горевание» в рамках психотерапии горя способно не излечить, а затормозить естественный процесс выздоровления: это психологический эквивалент ковыряния корки на ране. Схожие исследования проводились среди лиц, переживших холокост, женщин, подвергшихся насилию, и мужчин, потерявших партнеров из-за СПИДа, – и давали схожие результаты[346].

Но что насчет отсроченного горя? Досрочно переставая горевать, не обрекаем ли мы себя на гораздо более тяжелые мучения позже? Эксперты не сомневаются в существовании подобного феномена[347]. Хочу ли я сказать, что они заблуждаются?

Именно так. Понятие отсроченного горя, по всей видимости, впервые появилось в статье 1937 года The Absence of Grief психиатра Хелен Дойч. По ее словам, если человек не переживает и не оплакивает утрату, это спровоцирует горе в будущем, «такое же свежее и интенсивное, как если бы несчастье только что произошло»[348]. К сожалению, Дойч не удосужилась проверить свою гипотезу эмпирическим путем. Ученых, пытавшихся сделать это впоследствии, ждало разочарование: случаи отсроченного горя оказались довольно редки[349].

Психиатр Салли Сэйтл и философ Кристина Хофф Соммерс в книге, оспаривающей некоторые положения современной психотерапии, пишут: «Как показывают недавние исследования, сдержанность и подавление чувств, отнюдь не угрожая психологическому благополучию, могут быть здоровыми и адаптивными чертами. Чрезмерный акцент на интроспекции и самораскрытии может быть депрессивен для обладателей самых разных темпераментов. Реакции перенесших какую-либо утрату или трагедию значительно различаются: кому-то терапевтическое вмешательство идет на пользу; большинству людей – нет, поэтому психотерапевты не должны склонять их к определенному эмоциональному отклику. Психологи и психотерапевты массово ошибались в этом отношении». Авторы отвергают общепринятую ныне доктрину, что «для психического здоровья необходима полная эмоциональная открытость»[350].