Обладатель вежливого голоса подошел поближе, Вэл не видел его лица – офицер стоял за спиной.

– Хватит с ним миндальничать. Дергай резче. «Vita! Vita!»

Имя помогло. Теперь голоса доносились до Вэла глухо, как будто говоривших отделяла от него толстая, крадущая звуки перегородка. Перед глазами крутилась и корчилась багровая субстанция, время от времени ее разрезали короткие белые вспышки – следы пролетающих метеоров. Краснота медленно-медленно потемнела, живую черную пустоту пронизала искристая сеть, узлами ее были бесчисленные крупицы белого огня. Откуда в бункере звезды? Вэл открыл слезящиеся глаза – звезд не было, лампа в частой стальной сетке источала красноватый свет. Разговор солдат снова приблизился, несуществующая перегородка исчезла.

– Опустить его на пол? – спросил кто-то нерешительным тоном. В этом голосе Вэл, проницательный, как все псионики, легко уловил скрытые от других вибрации испуга и жалости.

– Пусть висит, пока в сознании.

– Упрямый мальчишка. Может, попробовать его сечь? Вежливый офицер сокрушенно покачал головой:

– На коже останутся следы – слишком много следов, это никуда не годится, надо соблюдать приличия.

– Теперь уже все равно. «Vita!»

– Погодите, он что-то говорит.

Обладатель акцента сделал шаг в сторону и появился в поле зрения. Вэл наконец увидел его лицо – гладко выбритое, худощавое, стертое равнодушием – никакое. Псионик шевельнул потрескавшимися губами.

«Король не предает свой народ».

– Что пытается сказать этот ивейдер? Он соглашается на все условия?

– Нет. Он говорит: «Король, мол, не предает свой народ».

– Ну и дурак, – буднично отозвался вежливый жандармский офицер. – Действуй, Андерс. Не перестарайся, он не должен умереть раньше времени. Если спина быстро придет в негодность, займешься его руками.

«Vita!»

Имя кануло в никуда, отклика не было.

Исполнитель отошел в сторону, исчез из поля зрения, потом остановился за спиной Короля, занес и резко опустил хлыст.

* * *

В углах просторной комнаты мягко колыхалась уютная домашняя темнота. Круг света от ночника падал на инкрустированный ночной столик, заваленный пустыми шприцами и пестрыми коробочками, на низкую спинку кровати, на пушистое розовое одеяло и по-детски пухлую руку поверх одеяла. Стены наполовину прятались в темноте.

Единственным холодным пятном оставался голубой атласный шарф, который скреплял ворот детской пижамы. Мальчик лет семи метался в беспокойном сне, его лицо почти исчезло под копной спутанных каштановых кудрей.

Стараясь умерить тяжелые шаги, вошел генерал Крайф, хотя в этом хождении на цыпочках не было необходимости – толстый ворс ковра и так бесследно поглощал звуки.

– Как он?

Врач, лысоватый худой человек, поднял голову и сделал нерешительное движение, словно собираясь выбраться из кресла. Генерал, досадуя, неловко махнул рукой.

– Сидите, сидите, мастер Люсиан, вы гость, а не подчиненный. Скажите только одно – моему сыну лучше?

– Нет.

– Вы можете установить точную причину болезни?

– Нет.

Доктор опасливо понурился, но Крайф только сухо кивнул:

– Спасибо за правду. Мне не нужна успокоительная ложь – поэтому я и пригласил гражданского врача. Вы известный специалист, Люсиан, скажите мне, как человек компетентный и честный – это безнадежно?

Медик снова опустил голову, пережидая неприятное чувство – он не лгал и не скрывал ничего, но ему не хотелось встречаться взглядом с ясными, пронзительными, яростными глазами Крайфа.

– Простите, я и сам не знаю. Во всяком случае, анализы, которые я делал, показывают, что поражение наступило около трех недель назад.

– Верно.

– Я уже говорил вам две недели назад, когда меня пригласили, и повторю сейчас – точный диагноз мог бы поставить тот… та сволочь (простите, генерал), которая изуродовала ребенка.

– У него физически поврежден мозг?

– Нет. В этом и заключаются проблемы пси-повреждений – наша медицина бессильна, сталкиваясь с явлениями, у которых нет определенной физической природы.

– Функциональное расстройство?

– Нет. Мне стыдно, простите – но я не могу назвать причину.

– Почему не можете?

– Разум и Пустота! Генерал, вы напрасно выкручиваете мне руки… Поймите и не мучайте ни меня, ни себя, я не скажу более того, что уже сказал, считайте уж лучше меня неучем – вы почти не ошибетесь. Не знаю причин, потому что их нет. Нет! У мальчика медленно падает пси-индекс, но ведь вы сами знаете, что этот индекс не отражает ничего того, к чему мы привыкли в медицине. Это не показатель здоровья, это показатель… души.

– Мировая Душа – бредни пантеистов. Если есть нечто, что можно измерить детектором, а детектор можно потрогать руками, значит, мистика тут ни при чем. Продукт Электротехнической Компании – это вам не жезл Господа Бога. Одним словом – я не верю вам, мастер Люсиан.

Люсиан сжался в кресле, и Крайф успокаивающе тронул его за плечо:

– Не поймите меня превратно – я не обвиняю вас в преднамеренной лжи, вы сами заложник этой идеалистической ахинеи – всем известной книги Майера об относительности реальности. Не думайте о теориях, будьте практиком, холера вас возьми! Скажите мне прямо, не бойтесь – что сделали с моим сыном? Укол? Наркотик?

– Пси-наводка.

– С какой целью?

– Не знаю. Возможно, чья-то неудачная игра, глупая и жестокая шутка подростков.

– Его нашли возле школы, в кустах сирени, в кулаке были зажаты свежесорванные листья… Быть может… это была попытка насилия?

– Нет. Не сомневайтесь, генерал, никаких признаков, если, конечно, оставить в стороне чисто психическое воздействие. Ответить на ваши вопросы мог бы тот, кто ставил наводку. Но подавать подобный совет затруднительно – ивейдеры вообще необщительный народ. Вы сами знаете, как их мало и как эти мутанты прячутся. Чаще всего это молодые люди, хорошо укрытые от пси-наблюдения. Само их существование незаконно, они мастера обмана и всяческих хитростей. Вы понимаете, что поймать автора наводки, искусно укрывшегося среди тысяч пси-нормальных, практически невозможно?

Крайф сухо усмехнулся и отвел глаза. У доктора Люсиана противно замерзли острые, беззащитные лопатки – в гримасе хозяина таилось кое-что очень и очень нехорошее, на грани неумолимости. Крайф, впрочем, тут же как ни в чем не бывало широко улыбнулся гостю, блеснули ровные кончики зубов – жестокость быстро пропала со скуластого лица. Он подошел к спящему мальчику, бережно поправил одеяло, укрыл ребенка до подбородка, убрал копну кудрей, открыл детское лицо, искаженное неподвижной гримасой обиды и удивления.