крепко стоял на ногах и никакого экономического бойкота со стороны евреев не боялся. Все это, конечно, вызвало резкое уменьшение ввоза капиталов на Землю Израильскую, что очень даже почувствовалось.

Наконец-то демократический мир проявил признаки беспокойства. Весной 1938 года президент США Рузвельт выступил с инициативой созыва международной конференции для решения проблемы беженцев. Ради приличия не говорили: «еврейских беженцев». Говорили о беженцах вообще. Но понятно, что огромное большинство людей, желающих покинуть Третий рейх, были евреи и «мишлингим»[49] — люди смешанной крови. Существовала градация «мишлингов» в зависимости от доли еврейской крови. В соответствии с этим и права у них были разные. Большинство таких людей считали себя самыми обычными немцами и христианами. А вот Гитлер так не считал. Впрочем, было и несколько десятков тысяч чистокровных арийцев, которые по тем или иным причинам подвергались преследованиям в Третьем рейхе. И мечтали покинуть его.

Инициатива Рузвельта была встречена очень тепло. Конференция собралась во Франции, в городе Эвиане. Гитлер по этому поводу сказал красивую речь: «Мне остается надеяться и ждать, что остальной мир, который проявляет столько сочувствия к этим преступникам, будет, по крайней мере, настолько благородным, что превратит свое сочувствие в практическую помощь. Мы же, со своей стороны, готовы предоставить всех этих преступников в распоряжение этих стран, готовы даже отправить их на роскошных теплоходах».

Итак, конференция собралась. Советский Союз ее бойкотировал, упустив, таким образом, шансы вдохнуть жизнь в биробиджанский проект. Великобритания согласилась участвовать при условии, что вопрос о Палестине обсуждаться не будет. Наблюдателем от еврейской Палестины была Голда Меир. Она сидела среди гостей, а не среди делегатов. Вот что вспоминает она в своих мемуарах: «Страшное это было дело — сидеть в роскошном зале и слушать, как делегаты 32 стран поочередно объясняют, что они хотели бы принять значительно большее количество беженцев, но, к несчастью, не могут этого сделать. Человек, не переживший это, не может понять, что я испытала в Эвиане — всю эту смесь горечи, разочарования, ярости и ужаса». И еще: «…в Эвиане я впервые с тех пор, как в России, маленькой девочкой, с ужасом прислушивалась к грохоту копыт казачьих коней, поняла: если народ слаб, то, как ни справедливы предъявляемые им требования, этого все равно мало». И еще: «В Эвиане дело так и окончилось пустыми фразами, но я перед отъездом устроила пресс-конференцию. Все-таки журналистам захотелось услышать, что я скажу… „Только одно хочу я увидеть, прежде чем умру, — сказала я прессе, — чтобы народ мой больше не нуждался в выражении сочувствия“». Комментарии излишни.

Лирическое отступление

Самым щедрым в Эвиане было предложение Доминиканской Республики (государство в восточной части острова Гаити). Правил там диктатор Трухильо. Ни гуманностью, ни любовью к иностранцам он не отличался. За год до конференции в Эвиане жестоко преследовал выходцев из Республики Гаити (государства на западе острова Гаити). Кровавая диктатура была не лишена опереточных черт. Диктатор был выходцем из низов, в прошлом уголовником. При всем при том его провозглашали «Первым врачом», «Первым доктором наук» и т. д. и т. п. Так вот, он заявил, что готов принять 100 тысяч беженцев. Но так как страна была отсталой и нищей, для этого требовались помощь и время. Пока думали что и как — поздно стало. Гостеприимством Трухильо смогли воспользоваться и спастись, а со временем уехать с Гаити, всего сотня евреев. (По другим данным несколько сотен.) Это вместо 100 тысяч. (О Шанхае см. Приложение 5. 1300 германских и австрийских евреев, в основном медиков, приняли Филлипины.)

Лучше всего подытожил работу Эвианской конференции Гитлер: «В Эвиане был разоблачен миф о всемирной мощи и влиятельности евреев».

Глава 85

Судеты и филолог Томаш Масарик

А между тем начался cудетский кризис: проглотив Австрию, Гитлер вошел во вкус. События эти — «мюнхенское предательство», «мюнхенская сделка» — достаточно широко известны. (В Израиле одно время при упоминании Мюнхена вспоминали не судетский кризис, а убийство израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году. Однако, когда начинались «соглашения в Осло», у нас вспомнили и о событиях 1938 года.)

К 1938 году проблема Судет была отнюдь не новой. Еще во времена Австро-Венгрии говорили, что «двуединая монархия» должна эволюционировать в «триединую». То есть Чехия должна была получить столь же широкую автономию, как и Венгрия. В Вене эти планы тогда не встретили сопротивления. Но встретили его в Судетах. Судеты — западная часть Чехии. Исторически это были чешские земли — «владения короны св. Вацлава». Но там уже давно большинство населения составляли немцы. И они решительно противились присоединению этой области к планируемой полунезависимой Чехии (подобной Венгрии). Так что дело с «триединой габсбургской монархией» не выгорело. Затем случилась Первая мировая война, и Австро-Венгрия приказала долго жить. Чехословакия стала независима, Судеты вошли в ее состав. Это до некоторой степени было нарушением принципа Вильсона, говорящего о том, что национальные и государственные границы должны совпадать. Но принцип этот вообще трудно было проводить в жизнь. А зачастую и совсем не удавалось. В данном же случае, кроме исторических прав, возобладала реальность — Чехословакия получала удобные для обороны западной границы позиции только с присоединением Судет.

Лирическое отступление

Основателем Чехословакии считают Масарика. И еще его считают образцом демократа и гуманиста. Есть за что. Во-первых, за борьбу с антисемитизмом. Он был выходцем из низов и рассказывал, что в детстве слышал от родителей, что евреи подмешивают кровь в мацу. Но во взрослом возрасте он стал другом евреев. А это было не просто в Праге на рубеже XIX — XX веков. Евреев недолюбливали за их лояльность венскому императору — Чехия ведь входила в состав Австро-Венгрии[50].

Сам Масарик был филологом. В дни начала его научной карьеры чехи уже десятилетиями носились с якобы средневековыми литературными творениями. Там встречались антисемитские выпады, Эти творения почитались чешским эпосом. И вот Масарик неопровержимо доказал филологическим анализом, что это фальшивка, сочиненная в XIX веке. Очень он чехов этим расстроил и озлобил. 10 лет не давали ему должности штатного профессора. Но он твердо стоял на своем — истина превыше всего.

Но это были «цветочки». А «ягодками» называлось «дело Гильзнера». Дело до сих пор не очень ясное. Возможно, еврей Гильзнер действительно убил девушку-чешку. Он был умственно отсталым бродягой. Но делу попытались придать ритуальный характер. Он-де убил подружку, чтобы раздобыть христианской крови на еврейскую Пасху. И снова Масарик твердо выступил против религиозного характера этого