Митя подумал, что ошибся, и еще раз всмотрелся в цифру. Черным по белому было написано “5.000 $”. Он шумно сглотнул слюну.

— Что скажешь, Дмитрий? — спросила Игонина, не приглашая его пройти в комнату.

— Черт возьми, даже не верится! — пробормотал Митя. — Я думал — сотен пять — семь.

— Сотен пять ты и сам себе заработаешь. Люди тебе помогают написать диссертацию. Ты понимаешь, какая ответственность на тебя возложена? Престиж нашей науки на международной арене. Теперь ты не можешь окончить аспирантуру без предоставления. Кирпич должен быть на моем столе через год, максимум полтора.

Пока Крошка произносила свою тираду, Митя соображал, что можно сделать на пять тысяч. Можно съездить в кругосветный круиз с пейджером без наколок, можно купить хорошую машину, шикарную мебель, маленькую яхту или катер, халупу на берегу Черного моря, платиновые зубы, кольцо с бриллиантом в два карата, навороченный профессиональный музыкальный центр, очень большой телевизор с видеомагнитофоном, вагон барахла в “Секонд хэнде”, чтоб хватило на всю жизнь, а можно вообще ни черта не покупать, а просто просрать все деньги на жратву и развлечения. Почему-то в Митиной голове не мелькнула мысль об оргтехнике, научной литературе или стажировке. Зачем ему оргтехника, когда он в любой момент может воспользоваться кафедральным компьютером и принтером? Зачем ему литература, когда в городе полно библиотек, в которых всегда можно культурно поспать, покурить и потусоваться?

— Ну что, больше ты мне ничего не хочешь сказать?

Митя пожал плечами.

— Ничего. А когда деньги-то можно получить?

— Там все написано.

— В Новодевичьем монастыре? — удивился Митя. — Ну беда! Монашки баксы раздают!

— Залесов, ваши шутки неуместны. Поезжайте за деньгами, я жду вас сегодня на кафедре в три для разговора по диссертации. Если что-то изменится, и вы не сможете сегодня получить деньги, обязательно мне позвоните. Надеюсь, вы помните наш уговор о том, чтобы ни слова…

— Помню-помню, дорогая Ольга Геннадьевна! — радостно перебил Митя, открывая дверь. Он вспомнил о Насте. Нет, Настя свой человек, с кафедрой не общается, будет помалкивать ради заграничной поездки.

— Какая все-таки наглость! — произнесла Ольга Геннадьевна, когда дверь за Митей захлопнулась.

Митя прошел сквозь ворота Новодевичьего монастыря, поражаясь толщине монастырских стен. Обратился к служительнице — старушке в платочке.

— Извините, где мне можно найти старшего научного сотрудника музея Новодевичьего монастыря Кудрину Илону Аристарховну?

— Илону Аристарх-хеовну? — переспросила старушка, слегка заикаясь. — Вот-т, сюда на крылечко поднимет-тесь и спросит-те.

После получасовых поисков Илоны Аристарховны он, наконец-то, оказался в одной из монастырских башень. Поднялся по узкой каменной лестнице наверх, потянул за кольцо тяжелую, обитую железом дверь. Очутился в небольшой мрачной комнатке с узким окном-бойницей. Из-за стола поднялась миловидная женщина средних лет, одетая по моде семидесятых.

— Вам кого, молодой человек? — спросила она.

— Вас, наверное, — отозвался Митя. — Вы Илона Аристарховна?

— Да, верно, — кивнула женщина. — Вы присаживайтесь.

Митя опустился на краешек старинного стула с высокой резной спинкой. “Ни хрена себе — монашки здесь сидели!”— подумал он с восторгом, доставая из кармана письмо. — Я Дмитрий Залесов, — на всякий случай он достал и аспирантское удостоверение.

— Дмитрий, я вам верю! Не надо никаких удостоверений! Как бы вы меня нашли, если б не письмо фонда? Очень приятно познакомиться, — она церемонно пожала его руку. — Скажу честно, ваша тема произвела в кругах славистов маленький фурор. Вам прочат очень большое научное будущее, поэтому свое вознаграждение вы полностью заслужили, — Илона Аристарховна полезла в ящик стола и вынула из него незапечатанный конверт. — Это ваше, — сказала она просто и безразлично, будто в конверте было затрапезное письмишко от американского бойскаута, желающего переписываться с русским другом. Митя полез было в конверт, но потом подумал, что будет совсем неприлично пересчитывать на глазах у Кудриной деньги, сунул его в карман пиджака.

— Пожалуйста, пересчитайте, — смутилась Илона Аристарховна.

— Зачем же? Я вам верю. Спасибо вам большое, — расплылся Митя в улыбке. — Расписываться нигде не надо?

— Нет, не надо. Это вам спасибо, Дмитрий. Спасибо, что есть еще молодые люди, которые искренне занимаются наукой, и не меряют свою работу на доллары и фунты. За вашу искренность вы и вознаграждены, — тепло улыбнулась Илона Аристарховна. — Может быть, чайку?

— А почему бы нет? — Митя подумал, что будет неудобно так сразу уйти. Надо показать свою воспитанность, соблюсти некоторые церемонии, поболтать о том, о сем. Видишь, большое будущее прочат. Чем черт не шутит, может, года через два еще какой грантик перепадет? И кто эта научная дама? Может, она в этом фонде второе лицо после президента?

— А знаете, вы находитесь в монашеской келье, — доверительно сообщила Кудрина, ставя электрический чайник.

— Я уже заметил, — кивнул Митя. — Холодновато тут у вас.

— На то и монастырь, чтоб плоть усмирять. Некоторые кельи здесь были замурованы каменной кладкой. Общаться с внешним миром можно было только через окно. Никаких соблазнов. Хотите, я вам кое-что покажу? — Кудрина достала из стола женскую остроносую туфлю. Маленькую, размера тридцать четвертого. Туфля была сделана из сафьяна и обшита потускневшим от времени золотом. — Нашла ее в башне среди прочего хлама, — объяснила Илона Аристарховна, передавая Мите туфлю. Предположительно век семнадцатый. Позже таких не носили. Может быть, принадлежала царевне Софье, может, кому из принцесс, отправленных сюда на монашеское послушание.

— Какая крохотная! — восхитился Митя, взвешивая туфлю на руке. — Прямо Золушка! Вот бы найти ее, Золушку эту!

— А вы романтик, Дмитрий! Золушка давно истлела на кладбище во дворе. А туфля, вот она, помнит свою хозяйку, только помалкивает.

Они долго еще пили чай и вели светские беседы, и Мите постепенно становилось тепло в этой неуютной холодной келье, чем-то похожей на мрачную темницу.

Спускаясь по лестнице, он достал из кармана конверт, быстро пересчитал купюры. Денег было ровно пять тысяч. “Бывают же такие замечательные люди! Доверчивые, наивные, которым не надо ничего. Каков соблазн — держать в столе такие бабки и не сметь к ним притронуться, получая при этом сущие гроши за Золушкины туфли!…”— восхищенно думал Митя, пересекая монастырский двор. Еще он думал о том, что всей суммы для поездки с Настей за рубеж будет многовато. Ему вдруг захотелось хорошую машину — вишневую “девятку”, как пелось в песенке Алены Апиной, и музыкальный центр, и многое еще захотелось втайне от остальных. Ну, а какого черта? Если сказано, что он может распоряжаться деньгами, как хочет! Вот сейчас возьмет, да и даст нищенке у ворот стодолларовую купюру! Он покосился на крестящуюся старуху. Нет, не даст, она все равно не знает, что это такое, всучит кому-нибудь как ненужную бумажку, истратит без пользы. В общем, деньги давили на щедрость, и он все больше нервничал, понимая, что их мало и на все, что надо бедному аспиранту, не хватит. Вот если бы ему дали долларов семьсот, он, не раздумывая потратил бы их на Настю, стал разменивать, менять, покупать “Сникерсы” и “Биг-маги”, ловить тачки и кататься по городу, ни о чем не жалел. А тут жалко, потому как, если разменяешь, значит будут уже не круглые пять тысяч, а четыреста девятьсот, уже совсем другого порядка денежки! Искусили соблазном, монашки проклятые!