— Вербовка прошла успешно. Кажется, всё в порядке.

— Вот именно, кажется на первый взгляд. Ты знаешь, что я имею в виду. Можем ли мы полностью доверять Мансуру?

— На все сто процентов. Или есть сомнения в качестве вербовки, босс?

— Видишь ли, Бенци, никак не выходит из головы так называемая «адаптация». Тайное учение друзов такийя. О котором неизвестно ни учёным, ни богословам, ни шпионам.

— И что… — осторожно возразил Бенцион.

— Службе тоже ничего не известно. Несмотря на то, что бок о бок с нами трудится немало друзов.

— Тайное учение относится к духовной сфере. И никаким образом не влияет на их лояльность.

— Кто знает? Негласная доктрина адаптации помогает им скрыть подлинное мировоззрение. Дезинформация не является в их глазах чем-то предосудительным.

— Орен, разве многие государства не занимаются тем же открыто? После твоего нагоняя я старательно изучал научные труды о самобытности друзского народа. Вся, так называемая маскировка или «адаптация» существует для единственной цели — выживания общины. В Израиле, согласись, так вопрос не стоит, поэтому они никогда не станут «пятой колонной».

— Согласен. Почти. Но верно ли доверять им навскидку? С закрытыми глазами? Когда дело касается предательства своих соплеменников?

— Если они верят, что это делается на пользу общине, то да. Кроме того, неужто предатели среди евреев — исключение…

Беседа оборвалась внезапно. Взвыл сигнал общей тревоги. За спиной Купермана замигали индикаторы мнемосхемы. Он резко обернулся. Система оповещала о террористической атаке.

Всё, что должно происходить после теракта в организации, созданной для защиты государства, понеслось в «Общей Службе Безопасности» Израиля. С поправкой на то, что в этой стране чрезвычайные происшествия случаются слишком часто. Поэтому действия сотрудников оказались накатанными, если не сказать автоматическими. Сразу же ОСГ — Особые Следственные Группы — приступили к работе. Защитный механизм сработал и стал быстро набирать обороты.

В функции внешней контрразведки входит выявление заказчика теракта. Первоочередная же задача внутренней разведки — ответить главе правительства на два вопроса. Кто? И как? Первый подразумевает конкретных исполнителей. Второй — общую хронологию событий. Подготовительных и непосредственных.

Личность террориста определилась в первые же часы работы следственной бригады — по останкам смертника и уцелевшим документам. Гражданин Ливана Хасан Ала Ад-Дин Джума, двадцати восьми лет. То, что самоубийца являлся активистом террористической организации «Хизбалла», ШАБАК выявил в течение нескольких минут после обнаружения документов.

И всё.

Каким образом Хасан Ала выпал из поля зрения спецслужб? Как умудрился миновать многочисленные кордоны и добраться до места подрыва? Ответ на эти вопросы оставался загадкой.

Буз умолял друзей хоть кому-нибудь остаться с ним на ночь. Никто не согласился. Оставшись один, он выключил свет во всех комнатах. Отрешённо приник к телевизору. Бесконечно меняли друг друга кадры развороченного автобуса. Вой и проблески спецмашин — скорой помощи, спасательных служб, полиции. Телефоны экстренных информационных штабов. Свидетельства очевидцев. Имена погибших и раненных. Буза бросало то в жар, то в холод. Смутные тени невинно убитых сновали в доме. Выискивали безжалостных убийц. Неясные голоса заставляли вздрагивать. Сердце работало на частоте, когда невозможно вычленить удары. Пульс слился в непрерывный скрежет. Асад почувствовал, что сходит с ума. Мозг в поисках выхода считывал гигабайты информации. Не выдержав душевных мук, несчастный кинулся на кухню. Схватил кухонный нож. Полоснул по руке. Так наркоманы в тюрьме справлялись с ломкой. Брызнула кровь, и полегчало.

Он неумело перетянул рану полотенцем. Не снимая одежды, рухнул на кровать лицом вниз. Голоса остались. Лишь отдалились. И теперь слышались до восприятия. Это оказалось намного страшнее. Закрытые глаза не спасали от мельтешения призраков. Буз знал наверняка, что тени мёртвых затаились. Выжидают подходящий момент, чтобы наброситься. Забылся он под утро. Организм не выдержал и, защищая себя, отключил сознание.

Очнулся он с восходом, когда утренняя серость позволила просочиться первым краскам. Облегчение не наступило. Он находился на грани срыва. Если бы смог выйти из дому, то лишь в единственном направлении — в полицейский участок.

Анвар строго-настрого запретил звонить друг другу. Но одиночество оскалило пасть. Стало невыносимо страшно. Не выдержав, Буз поднял с пола мобильник. Набрал номер близкого человека. Единственного, в ком был уверен. В ком нуждался. Сонный голос не смутил. В нём заключалось спасение.

— Мансур, пожалуйста… Приезжай! Срочно! Больше не могу… Захвати что-нибудь…

— В каком смысле?

— Что-нибудь… Виски, вино, что угодно. Как брата прошу, приезжай…

— Еду! — спохватился Мансур.

Бутылка чёрного «Jonny Volker» отыскалась в лавке Валида. Непомерно дорогая, но отыскалась. Серый рассвет. Тухлая жизнь. Наверное, прав Анвар, гниёт община. Каких-то двадцать лет назад алкоголь невозможно было отыскать в деревне. Шейхи изгоняли запретный бизнес. Десять лет назад торговцы доставали бутылку из-под прилавка. Сбывали, озираясь по сторонам. Сегодня выбор спиртного занимал центральную витрину.

Буз вырвал бутылку из рук гостя. Сделал несколько затяжных глотков. Закашлялся, застонал и, откинувшись на стуле, затих. Прикрыв глаза. Мансур растерянно походил по гостиной. Не найдя ничего, что могло бы всполошить человека до умопомрачения, присел напротив.

Буз открыл глаза, встал, и тут же упал на колени:

— Поклянись мне Мансур! Поклянись всеми пророками! Поклянись женой! Сыном! Поклянись, что не расскажешь никому! Я не в состоянии держать это в себе! Мне больно, Мансур… Мне страшно брат… Моя погибель! Прошу, поклянись!

— Буз, родной, успокойся, — Мансур попытался приподнять парня, но тот отяжелел, словно врос коленями в пол, — я никому не скажу, но клясться не буду. Хочешь, говори, как есть.

Буз не слушал. В глазах его бился пламень. По щекам скользили слёзы. Руки сновали по телу, не находя покоя. Вначале сбивчиво, перескакивая с одного на другое и путая слова, но немного успокоившись, выложил Мансуру историю предательства. Рассказал подробно, начиная со встречи с шахидом до непредвиденного убийства невинных людей.

— Ты меня презираешь? — спросил он, больше всего жаждая услышать успокоительные слова прощения.

— Брат мой, единоверец, я никого не презираю. И не осуждаю… Кроме подлой змеи — шейха Музаффара!

— И его прихвостня Абу Кишека! Брат, ты не помчишься в полицию сдавать нас? — глаза Буза светились надеждой.

— Только если вы об этом попросите.