– Ваш путь воина бушидо, Варанов, начинает казаться мне пьяной дорогой, – это было первое, что услышал Иннокентий за первые пять минут допроса. – Вас задерживают сотрудники милиции, и вы напрочь отрицаете свою причастность к джипу, не в силах тем не менее объяснить, как у вас оказался вексель и крупная сумма денег. Через некоторое время от прежних показаний вы отказываетесь и смело берете на себя ответственность за убийство человека. Показываете, как убивали, чем и где спрятали похищенные вещи. Но, едва оказываетесь в кабинете следователя, вновь возвращаетесь к исходному. Давайте прикинем ваши шансы. У меня против вас есть: показания свидетелей, ваша информированность о способе убийства Оресьева и вексель. О деньгах я даже не упоминаю. Человек пятнадцать подтверждают теорию о том, что ни с того ни с сего нищий Варанов вдруг стал пить из горла «Камю» и закусывать креветками. Но главное, Варанов, у меня есть образцы вашей крови. Не так много в округе граждан без определенного места жительства, имеющих первую положительную группу крови, зараженную вирусом СПИДа. Все бы ничего – таких в Москве, наверное, не одна сотня. Но вот за векселя они, Варанов, «Столичную» не покупали. Покупали вы. И портфель с рабочими документами Оресьева тоже вы забрали. Такие дела. И все-таки я хочу еще раз услышать ваш ответ, Варанов, – втягивая дымок, Иван Дмитриевич чуть пошевелил уставшими губами. – Вы убивали человека в джипе?

Кеша покачал головой и с жалостью смотрел на пачку, которая таяла с каждой минутой. В прошлый раз следователь разрешил взять остатки сигарет с собой, и до следующего утра недостатка в куреве Варанов не испытывал.

– Варанов, ты уже взрослый мужик, – посетовал Кряжин. – Старше меня. Но выглядишь, как ущербный. А между тем преподавал французскую поэзию и русскую литературу девятнадцатого века. Ты ответь четко, ясно, чтобы я понял! Чтобы меня продрало от твоей веры! Убивал?

– Нет!! – завопил Кеша. – Милиционеры мне сами все показали, объяснили, как оружие работает, в какую часть головы выстрел был! А я ничего об этом не знаю! Я только портфель взял и кошелек!... Кошелек! – Варанов всхлипнул и затрясся в рыданиях. – Кошелек! Будь он проклят!... Есть нечего было, я обносился совсем... Что страшнее жизни такой может быть?! Смерть, что ли?!

– Ты нам водички принеси, будь добр, – попросил Кряжин появившегося на крики «дубака».

– А кровь... – продолжил Иннокентий, сотрясаясь в сухих рыданиях. – Я лицо разбил себе, Иван Дмитриевич. Джип когда открывал, у меня рука сорвалась с ручки, и дверь по носу ударила. Кровь засочилась, но я решил время не терять и в машину полез. Утерся уже потом, когда за угол ушел. Шел всю дорогу, нос зажимал.

«Вот это уже в тему», – грустно подумал Кряжин. То же самое ему говорил дед. Мол, шел бродяга и нос зажимал. Но не факт это – не факт!..

– Жаль, что никто не видел, как ты нос разбил, Варанов, – посетовал следователь. – Как уходил, его зажимая, как утирался. Случись так, что оказался бы свидетель, многое это прояснило бы.

Иннокентий красными глазами бегал по комнате, отыскивая в ней, по всей видимости, тех, кто был ему сейчас так необходим.

– Иван Дмитриевич, – пробормотал он, судорожно сминая ладони. – Я, когда рылся в машине, добро разыскивая, все от мужика одного прятался. Он смотрел в мою сторону и, кажется, подозревал меня в несоответствии одежды марке автомобиля. То с одного боку зайдет – я за дверь прятался, то с другого – я за кузов. Но он метрах в пятидесяти был, а потому не знаю, видел он, как я нос разбил, или нет...

– Да, жаль, что ты этого мужика сейчас не помнишь, – Кряжин, не отрываясь, смотрел на Варанова, и тому казалось – давил.

– Его-то, конечно, куда там... В коричневой одежде какой-то – все, что помню. Но вот собаку его хорошо рассмотрел.

– Что за собака?

– Знаете... – кажется, Кеша немного расслабился. Он даже прислонился боком к стене и сейчас разговаривал, устремив взгляд в потолок. Так, по всей видимости, ему лучше вспоминалось. – Я, когда еще до Москвы... В Саратове фильм в кинотеатре видел. История такова: одного полицейского дознавателя переводят в другой участок, и в этот момент кто-то убивает на пристани его друга-бродягу. У того старика была собака, с которой полицейский потом подружился...

– «Тернер и Хуч», что ли? – лучше всего мозг человека, занимающегося расследованиями, работает на связку по аналогиям. Кряжин вспомнил фильм сразу и очень удивился бы, окажись, что не угадал.

– Да, – уверенно, но тихо сказал Иннокентий Игнатьевич. – Вот точно такая же собака и была с мужиком. Она его еще в арку утащила...

Выходил из Бутырской тюрьмы Иван Дмитриевич с тяжелым чувством. Его почему-то мучила мысль об этом ниоткуда взявшемся мужике. Не случись этого, была бы уверенность в том, что Кеша не виновен. В той части, разумеется, что касалась убийства. А так: собаку вспомнил из фильма, мужика в коричневом... Такое впечатление, что начинает рисовать картину правдоподобия, опираясь на фантазию и не догадываясь о том, что у следователя от таких воспоминаний подозрений больше, чем уверенности в невиновности задержанного.

Как бы то ни было, Иван Дмитриевич уселся в «Волгу» и только потом разбудил водителя.

– У тебя, Аркаша, вот так и крадут магнитофоны каждые полгода. Хотя я наслышан, что в твоей «шестерке» новая музыка появилась.

– Брешут, Иван Дмитриевич! – запротестовал тот. – Украли «Сони», а у меня-то «Пионер»!

– На Резниковскую, к месту убийства.

Скоро он станет здесь привычным атрибутом. Дед с лавочки машет кепкой, старушки повернули головы (как удается при хондрозе?), улыбаются, кивают. Жаль, нет Париж-Дакар с товарищем Тимофеевым. Впрочем, не жаль, хорошо, что нет. Одна наверняка на базе, второй управляет домом из квартиры. Ключ там дать от подвала, жалобу какую выслушать.

Словом, живет дом. Человека всего неделю назад рядом убили, а хоть бы что. Старушки улыбаются, дед машет. Ну, здорово, дед...

– Я, так понимаю, властям понадобился? – прошуршал старик сквозь пробоины во рту. – Вижу – товарищ Кряжин. Значит, ко мне.

– Михеич (хотел по отчеству, да решил, что так сподручней будет)... Собак-то во дворе много?

Дед встрял. Всех собак знал наперечет, а вот в этой ситуации память вышибло, как пробки из электропакета. Не ожидал.

– Собак, дед, – напомнил Иван Дмитриевич, предлагая для раскурки новую пачку. Старую оставил Кеше, чтобы не бедствовал. – Знаешь, бывают такие: четыре лапы, хвост, зубы?

– В пятнадцатой болонка, – сдвинув на затылок кепи, Михеич почесал лоб. – У Зинаиды Владимировны. Неужели...

– Дальше. Породу и имя хозяина.

– Так... В восемнадцатой кавказская овчарка. Тимошина. Сука. Все, кажется. Раньше больше было, до планировки к сносу. Кто побогаче, давно уехал, а остались те, кто...

Иван Дмитриевич косил, пока рожь стояла. Займется словесный ветер – хоть не заходи на поле.

– А злобных собак не видел? Больших, страшных? – Кряжин показал на себе каких. – Тут с такими не гуляют?