Второй тезис выходит за рамки экономических проблем и вводит в игру понятие культурной ценности как желательный аспект человеческого существования. Можно утверждать, что сохранение национальной культурной идентичности, каковое, очевидно, является целью французской и канадской позиций, порождает для соответствующих сообществ культурную ценность, которая стоит несколько в стороне от экономических потерь и прибылей, возникающих в торговой системе. Торговые переговоры традиционно целиком посвящены экономике, и любое предложение учитывать культурную ценность при определении «правил игры», скорее всего, будет осмеяно или отвергнуто как предвзятое, в особенности экономистами. Однако тот факт, что культурная идентификация, самопризнание и самоуважение важны для людей и что эти ценности подвержены влиянию торговли, заставляет остановиться и задуматься. Экономическая политика в этой области должна смириться с тем, что конечные цели различных обществ выходят за рамки непосредственных экономических забот и поэтому культурные ценности могут быть специальным образом включены в политический процесс. Без сомнения, именно такого рода соображения побудили различные группы на Стокгольмской конференции в апреле 1998 г. «поддержать идею того, что культурные товары и услуги должны быть полностью признаны и что к ним следует относиться иначе, чем к другим формам товаров»[181]. Соединенные Штаты были представлены на этой конференции несмотря на то, что в тот момент не являлись членами ЮНЕСКО; однако представляется маловероятным, чтобы их делегаты согласились с этим предложением.

Язык в этой области, как и повсюду, одновременно и отражает, и формирует господствующее мнение. Слово «исключение» применительно к культурным товарам в международной торговле в какой-то мере негативно окрашено, поскольку подразумевает, что культура – это помеха достижению идеальной унификации в мировой торговой системе. Если бы защита культурных ценностей и достижение других культурных целей обрели равные права с экономической ценностью, определяющей торговую политику на международном уровне, возможно, термин «культурное признание» оказался бы более позитивным при решении этого вопроса в переговорах между странами.

В этой главе был описан широкий диапазон представленности культуры в промышленной структуре экономики: от центральной роли креативных арт-индустрий в экономике развивающихся и развитых стран до вклада культурных индустрий в возрождение городов, туризм и торговлю. Во всех этих различных проявлениях культура возникает как потенциальный источник экономического динамизма на местном, национальном или международном уровне. Хотя экономическое значение культурных индустрий следует оценивать с осторожностью, тем не менее, во многих отношениях эти индустрии в XXI в. находятся на переднем краю развития. Подобное утверждение может быть рационализировано на следующих основаниях:

• изменившиеся паттерны потребления и выросшие реальные доходы приводят к долгосрочному росту спроса на культурные товары и услуги;

• культурные индустрии являются важными поставщиками контента в развитии новых информационных и коммуникационных технологий;

• культурные индустрии способствуют работе творческой мысли, необходимой для процесса инноваций и технологических изменений;

• культурные индустрии оказывают сильное влияние на уровни занятости и по мере роста могут частично вбирать в себя рабочую силу, освободившуюся в других, пришедших в упадок, отраслях.

В пылу энтузиазма по поводу потенциальной динамичности культурных индустрий мы не должны, однако, упускать из виду тот факт, что создание экономической ценности не является их единственным raison d’etre. Ключевое содержание процессов производства и потребления в искусстве и культуре, а также культуры в целом как явления, позволяющего людям выражать свою идентичность и вырабатывать способы совместной жизни, – это культурная ценность, осмысляемая на фоне стандартов, при помощи которых измеряется экономический успех. Анализируя культурные индустрии на микро– или макроуровне, невозможно игнорировать или принижать значение этого критически важного измерения.

Пожалуй, не существует другой такой области, в которой экономика и культура были бы связаны столь непосредственно, как государственная политика. Нельзя сказать, впрочем, что тому есть множество доказательств в большинстве экономик мира: концепция четкой культурной политики как специфического круга вопросов, которые решает правительство, в большинстве стран до недавнего времени имела лишь небольшое значение, если вообще хоть какое-то, хотя участие государственного сектора в того или иного рода культурной деятельности в этих странах уходит корнями далеко в прошлое, а широкое взаимодействие между культурой и государством – и еще дальше.

Одна из причин недостатка интереса к культуре в современной государственной политике связана с подъемом экономической парадигмы в ведении дел на национальном и международном уровне, о чем речь у нас уже шла в гл. I. Господствующее влияние экономического образа мышления на процесс формирования политики во многих демократических странах означает, что государственная политика и экономическая политика стали почти синонимами. Например, большая часть социальной политики в таких областях, как образование, социальное обеспечение, здравоохранение и развитие сообществ, сейчас называется оказанием услуги с акцентом на эффективность и рентабельность. И все же, хотя подобные цели сами по себе похвальны, постепенно приходит осознание того, что они могут быть враждебны стремлению к более общим социальным целям равенства, качественных услуг и т. д. В свою очередь, выдающееся положение экономики на государственной арене оказало глубокое воздействие на политику в отношении культуры. Вернувшись к различию между индивидуализмом и коллективизмом, отмеченному в гл. I, мы можем утверждать, что в обществе, в котором государственная политика делает основной акцент на экономической программе, политика будет тяготеть к индивидуальным целям в ущерб коллективным. В первую категорию мы включаем удовлетворение потребностей индивидов в пище, одежде, жилье и других частных благах и услугах и индивидуальную составляющую их потребности в общественных благах[183], а во вторую – коллективные цели общества, охватывающие широкий спектр устремлений, в том числе свободу, справедливость, отсутствие дискриминации, честность, социальную сплоченность, мир и безопасность и т. д., а также коллективную составляющую спроса на общественные блага и цели, относящиеся к специфическим культурным проблемам, таким как искусство.