Зяма зашагал следом, собираясь расспросить, когда она точно приехала и как оказалась в «Шанхае», но Рива больше не произнесла ни слова.

Вообще-то было ясно, что Зямино присутствие Риве в тягость, но парень, не замечая этого, продолжал идти рядом…

* * *

Остап осматривался по сторонам так, как будто впервые видел эту комнату. Сегодня он наконец-то почувствовал, что выздоравливает, и потому смотрел на всё совсем другими глазами. Конечно, ранение давало о себе знать, любое шевеление ещё причиняло боль, но если лежать неподвижно, то она постепенно отпускала, и тогда Остап блаженно замирал в своей койке, лишь осторожно чуть поворачивая голову в ту или иную сторону.

Особое внимание привлекал стеклянный медицинский шкаф. Остапу вспомнилось, как раньше, в полубредовом состоянии, он представлялся ему неким светлым пятном, испещрённым металлическими проблесками. Теперь же парень отчётливо видел прозрачные полки, на которых в образцовом порядке лежал хирургический инструмент.

Окно палаты было открыто, и через него в комнату потоком вливался свежий воздух, пропитанный садовыми ароматами и напоённый дыханием протекавшей совсем рядом, буквально за оградой усадьбы, реки. Лёжа на койке, Остап не мог видеть деревьев сада, но он слышал, как шелестят их листья, и ему даже казалось, что он различает тихое журчание воды.

Такое состояние ясно указывало на начавшееся выздоровление, и Остап был полностью поглощён созерцанием, которое внезапно нарушил звук открываемой двери. Парень медленно повернул голову и увидел, что в комнату, стараясь не шуметь, вошёл доктор Штейн.

Врач заученно улыбнулся пациенту, но от Остапа не укрылось, что, судя по поджатым губам и напряжённому взгляду, доктор чем-то встревожен. Остап было решил, что с его раной что-то не так, но Штейн сел на табурет стоявший рядом с кроватью, и бодро сообщил:

— Ну-с, батенька мой, могу вас обрадовать: идём на поправку.

— Да я и сам это чувствую, — улыбнулся Остап.

— Вот и прекрасно, — доктор довольно потёр руки. — Прекрасно…

Штейн хотел ещё что-то сказать, но внезапно возникший где-то в глубине дома шум заставил его отвлечься. Доктор удивлённо глянул в сторону двери, и почти сразу шум, настороживший его, повторился, создав впечатление, что в доме что-то упало.

Штейн сорвался с места, почти выбежав из комнаты, и следом за тем тоже напряжённо прислушивавшийся Остап различил звуки чужих голосов. Чьи они, понять было нельзя, но судя по отдельным выкрикам, парень заключил, что разговор там идёт на повышенных тонах.

Вообще-то Остап знал, что сегодня должен зайти проведать его считавший своим долгом регулярно навещать раненого Смерека, но его визит никоим образом не мог сопровождаться таким шумом и уж тем более ясно угадываемой перебранкой.

Остап напрягся, пытаясь понять, что же там происходит, и вдруг шум раздался совсем рядом, а дверь комнаты от удара распахнулась. Никак не ожидавший такого Остап приподнялся на постели и увидел, как в комнату ввалились двое полицейских, волочивших доктора Штейна по полу. Завидев Остапа, один из ворвавшихся полицаев обернулся и крикнул куда-то в коридор:

— Хлопцы, сюда, нашли!..

На этот крик в комнату ввалились ещё двое, сопровождавшие третьего, судя по начальственному виду, их старшего. Этот старший грозно посмотрел на Остапа и неожиданно ухмыльнулся.

— Что, совит[187], попался? Верно соседи сообщили, спрятал жид раненого! — Затем, обращаясь к полицаям, он приказал: — Берить его, хлопцы!

И тут произошло неожиданное. Один из полицаев кинулся к Остапу и радостно крикнул:

— Хлопци, та то ж не совит!

— А кто то? — опешил старший и быстро спросил: — Ты что, его знаешь?

— Та ж знаю, — заверил полицай. — То брат мий, теж Иванчук!

Остап недоумённо глянул на кричавшего и удивлённо раскрыл глаза. Перед ним в форме полицейского стоял Дмитро. Так внезапно встретившиеся братья не успели сказать друг другу пары слов, как за спинами полицаев кто-то рявкнул, и почти сразу в комнату ворвался Смерека.

— Это что такое! — с ходу заорал он и первым делом помог доктору Штейну встать на ноги.

Увидев взъярившегося районового старший полицай стушевался и путано принялся объяснять:

— Нам приказано, как есть доктор Штейн жид, значит, переселяться. Опять же узнали пораненного совита прячет, а то, выходит, его брат…

— Какой ещё брат? — удивился Смерека.

— Вот этот, — старший полицай показал на Дмитра.

— Что?.. Он брат?.. Тот самый? — Смерека недоумённо посмотрел на Остапа.

— Ну да, — кивнул Остап и добавил: — Только почему-то полицейский…

— Так… — Смерека задумался, а потом в упор посмотрел на Дмитра: — Ну расскажи…

— А чего рассказывать, — пожал плечами Дмитро. — Мне пан Голимбиевский сказал в полицию записаться. Он меня знает, мы с ним в одной камере сидели.

— Значит, ты его знаешь… — в голосе Смереки возникла странная интонация.

— Так я и вас видел, — улыбнулся Дмитро. — Вы пид час[188]митингу памяти загиблых[189]на трибуне рядом с паном Голимбиевским стояли.

Упоминание о митинге заметно сменило отношение Смереки. Он уже другими глами посмотрел на Дмитра и усмехнулся:

— Вот, значит, как обернулось…

Районовый хотел было ещё что-то добавить, но тут вмешался старший полицейский, спросив:

— А нам как быть?

— Вам? — Смерека смерил полицая взглядом. — Возвращайтесь, пока вам тут арестовывать некого.

— Как же так, — забеспокоился полицай. — Опять же доктор жид…

— А это уже не твоё дело, — строго оборвал его Смерека. — Я сам обо всём переговорю с начальником полиции.

Полицейские затоптались, собираясь выйти, и тут подал голос молчавший до сих пор доктор Штейн:

— Послушайте, я понимаю, евреям приказано переехать, мне это уже сообщили. Но у меня на руках ваш раненый. Там, в «Шанхае», я думаю, таких условий не будет, и к тому я не знаю, можно ли его перевозить…

— Мы обо всём позаботимся, — заверил Штейна Смерека. — Пока всё остаётся по-прежнему.

Полицаи стали молча покидать комнату, и тут Смерека кинул старшему.

— Иванчука оставь тут.

— Ага, пускай доктор вроде как под арестом будет, — обрадовался такому решению старший и вышел…

* * *

Лейтенант НКВД Соколов так и остался жить у Сергея. Это было полнейшим нарушением всех правил конспирации, но оказавшись практически один на один с врагом, в оккупированном городе, оба эти молодых человека инстинктивно тянулись друг к другу и чувствовали себя так гораздо увереннее.