— Не могу, Меган.

Его проблемы ее нисколько не интересовали.

— Нет, можешь! Ты сам сказал, что сможешь остановиться.

— Тогда я мог. А сейчас… О Боже! — Он вошел в нее раз, потом другой… и снова замер.

Сейчас его движения уже не причиняли ей боль, но Меган была в таком бешенстве, что даже не заметила этого.

— Ты просто выводишь меня из себя, Девлин. Если тебе не хочется, чтобы женщина в твоих объятиях начала рыдать и вопить…

— Это справедливо: я должен сделать так, чтобы ты тоже испытала момент наивысшего наслаждения. Ты уже почти его достигла, наверное, как и я…

— Я не собиралась достигать никакого момента, и ты это прекрасно знаешь! — прошипела Меган.

Девлин приподнялся на локтях и взглянул на девушку. Тут только Меган поняла, как он расстроен; чувство вины терзало его гораздо сильнее, чем ее укоризненные слова, а так как Девлин был не совсем трезв, он не мог совладать со своими эмоциями, которые ясно читались на его лице.

— Я же говорил тебе, чтобы ты оставила меня и шла домой, говорил?

— Все правильно. — Меган трясло от ярости. — Легче всего снять с себя всякую ответственность. Почему бы и нет?

— Если бы я хотел это сделать, то не предложил бы тебе стать моей женой.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу выйти замуж за конюха! Мой отец никогда этого не допустит!

— Как раз наоборот, — самоуверенным тоном возразил Девлин. — Уверяю тебя, когда выяснятся все обстоятельства, твой отец от всего сердца даст согласие на наш брак, так что не используй случившееся как повод для отказа.

— Не смей рассказывать ему о том, что ты со мной сделал! Не смей вообще никому рассказывать! Считай, что этого просто не было!

— Меган, ты не можешь делать вид, что…

— Я могу делать все, что мне нравится, если мне нравится продолжать жить так, как будто ничего со мной не случилось, то я, черт побери, так и буду жить.

— Прекрасно! Желаю успеха!

Девлин откатился в сторону и поднялся на ноги. Теперь он не шатался. Меган тоже встала и машинально начала приводить себя в порядок, тщательно стараясь скрыть все свидетельства своего падения. Странно, с горечью отметила она про себя, я только что занималась любовью и тем не менее полностью одета… ну почти полностью… Натянув панталоны, Меган подошла к дверям и резко отодвинула засов. Она не удостоила Девлина даже взгляда. Он молча наблюдал за ней, погруженный в тяжкое раздумье.

— Когда придешь в себя, малышка, ты знаешь, где меня можно найти, — сказал он ей в спину.

— Тебя найдут в преисподней прежде, чем я снова к тебе подойду.

С этими словами Меган вышла из конюшни, так и не оглянувшись.

Девлин с рычанием ударил кулаком по стене. А потом вернулся к себе в комнату и уничтожил оставшиеся у него запасы бренди.

Три дня Меган не выходила из своей комнаты, предаваясь грустным размышлениям. Слуги перешептывались, гадая, нездорова их молодая хозяйка или же просто на нее так плохо действует погода. Впрочем, долго сидеть у себя девушка при ее живом характере никак не могла и вскоре вернулась к своим обычным занятиям.

Что ж, она совершила ошибку. Но это еще не конец света.

Вот если она… Но судьба не может быть настолько жестока к ней, чтобы покарать за одно-единственное отступление от благочестия. Меган верила в это всей душой, но ей надо было подождать до определенного срока, когда она сможет убедиться, что не обманулась в своих ожиданиях.

Итак, жизнь Меган вошла в прежнюю колею. Правда, за одним исключением: девушка решила на время отказаться от столь любимых ею верховых прогулок и любых дел, связанных с посещением конюшни. Разумеется, из-за этого ей приходилось все время сидеть дома, и в конце концов Меган не выдержала.

Она упаковала дорожный саквояж и отправилась погостить у Тиффани под тем предлогом, что им необходимо обсудить множество планов, связанных с предстоящей поездкой в Лондон, а это легче сделать, если подруги будут вместе. В этом не было ничего необычного. На протяжении нескольких лет девушки часто подолгу жили то в доме Пенуорти, то у Робертсов, поэтому желание Меган отправиться в гости к Тиффани ни у кого не вызвало никаких подозрений. Никому в доме, начиная с самого сквайра, и в голову не пришло, что поездка Меган к Тиффани — своего рода бегство. Такое впечатление могло сложиться только у одного человека — наглого конюха, а Меган было в высшей степени все равно, что он подумает.

Она действительно не думала об этом — до тех пор, пока два дня спустя «наглый конюх» вдруг не появился у Тиффани и не попросил разрешения поговорить с Меган. Очевидно, то, что девушка больше не появляется в конюшне, его не беспокоило, поскольку он знал, что она находится дома и вполне досягаема. Но когда она уехала, он сразу же почувствовал настоятельную потребность встретиться с ней и сообщить нечто важное.

Разумеется, Меган отказалась принять его, и Девлину не оставалось ничего другого, как уехать. Он даже не оставил записки, значит, никаких серьезных дел у него к Меган не было. Однако на другой день он приехал опять, и опять Меган не приняла его. Девлин явился и на следующий день, и девушка поняла, что он не собирается сдаваться, пока не добьется своего. Но Меган тоже умела быть упрямой. Она и слышать не желала о Девлине, тем более о чем-то говорить с этим негодяем!

Но самое неприятное заключалось в том, что эту войну без личного общения, которую теперь вели Меган и Девлин, невозможно было скрыть от посторонних. Начались пересуды среди прислуги Робертсов. Тиффани сама просто умирала от любопытства, а ее дворецкий, как истый джентльмен, откровенно принял сторону Меган, выражая ей сочувствие одобрительными взглядами.

Однако Меган ко всему этому относилась довольно спокойно — упрямства и самоуверенности ей было не занимать. Гораздо труднее оказалось для нее справляться с собственными чувствами. Как ни странно, несмотря на все, что произошло, Меган тосковала без Девлина. Ей не хватало их постоянных словесных перепалок. Ей не хватало его самого; как бы там ни было, ей всегда доставляло удовольствие просто видеть его — независимо от того, насколько сильно она на него сердилась.

Но Меган по-прежнему не принимала Девлина у Тиффани. Она не собиралась возвращаться домой, где он мог легко найти ее и принудить к разговору, — не собиралась до тех пор, пока не сможет наконец сказать ему, что беспокоиться не о чем и что их опрометчивость не привела к нежелательным последствиям.

Меган даже не винила Девлина в том, что произошло. Она винила только собственное любопытство и свое тело за то, что оно так упивалось его ласками. А больше всего девушка винила ту часть своего существа, которая позволила Девлину учить ее целоваться, хотя внутренний голос, голос здравого смысла, с самого начала противился затее Меган и неустанно предупреждал ее о том, что она играет с огнем.