Отец? Неужели ночью случилось что-нибудь плохое? Но здесь, в деревне, герцог спал спокойно и крепко. Нэнси сказала, что теперь больной очень редко бродит по ночам. Вот дверь в спальню: тишина. Да и Мери не остановилась, а побежала дальше.

Может быть, Джейсон? Вчера, когда она ложилась спать, брат еще не вернулся. Наверное, топил в вине печаль. Вдруг случилось что-нибудь плохое? Подрался? Затеял дуэль? Или… напали разбойники?

Джейн поспешила стряхнуть дурные мысли. Нельзя поддаваться панике! Скорее всего Джейсон просто спьяну вывихнул ногу или набил шишку. Да, конечно. Немного поранился, но ничего страшного.

Все будет хорошо.

Джейн ожидала увидеть в гостиной страдающего от похмелья брата, однако перед глазами предстала совсем другая картина.

На диване неподвижно лежал Джошуа Уилтон, а перед ним стоял на коленях Берн Уорт — совершенно мокрый, в нижнем белье. В углу стоял испуганный, тоже мокрый Майкл Уилтон и, словно завороженный, смотрел, как по приказу Нэнси слуги приносят горячую воду, подушки и одеяла.

— Вот это подойдет. — Сиделка выбрала вышитое шелком пуховое покрывало, укутала Джошуа и тщательно подоткнула со всех сторон. — Нужно, чтобы он согрелся; тогда и дыхание восстановится. И их тоже укройте! — распорядилась она.

Молодая горничная завернула в одеяло Майкла, а кто-то накинул плед на плечи Берна.

— Что случилось?

Джейн опустилась на колени возле дивана.

— Упал, ударился головой и едва не утонул, — тихо ответил Берн, не спуская напряженного взгляда с лица мальчика. — Наглотался воды, пошел ко дну… изо рта течет кровь и…

Он не договорил.

Джейн увидела, как на мгновение его лицо исказилось болью. Или это был страх? Чувство вырвалось помимо воли и уже в следующую секунду исчезло под маской мужественного спокойствия, а глаза снова сосредоточились на ребенке.

Ей очень захотелось прикоснуться к нему и утешить, однако не решилась. Берн уже не помнил о ее присутствии, так же как не осознавал, где находится. Сейчас для него не существовало никого и ничего, кроме маленького умирающего ребенка.

Джейн повернулась к Нэнси.

— За доктором послали?

Сиделка покачала головой.

— Нет еще. Они только что пришли. — Посмотрела на одного из лакеев. — Немедленно оседлайте лошадь и поезжайте в деревню!

— Я сам поеду, — раздался из холла голос Джейсона.

Маркиз до сих пор не снял фрак, в котором вчера вечером блистал на ассамблее. Правда, галстук отсутствовал, так же как и пуговицы на рубашке, а волосы торчали во все стороны — и все же джентльмен вернулся домой трезвым.

— Джейсон! — воскликнула Джейн, подбегая. — Ты хоть немного поспал?

— Нет, — честно признался брат. — Но я в порядке, а лучшего всадника здесь все равно не найти.

— Но…

— Не трать время, — перебил маркиз и повернулся к лакею. — Пусть оседлают Мидаса, да поскорее. Я уже иду.

Лакей забыл о правилах этикета и бросился к двери, по пути едва не сбив с ног господ.

— И Уилтонов надо позвать, — шепотом напомнила Джейн.

По лицу маркиза скользнула тень, однако он мгновенно обуздал чувство, проявив выдержку, достойную настоящего мужчины.

Прежде чем выйти из комнаты, он наклонился и поцеловал сестру в щеку. Давно забытая родственная ласка показала, что Джейсон вполне сознавал серьезность положения.

А Джейн не знала, что делать. Нэнси суетилась возле ребенка, то и дело отдавая распоряжения — растопить камин, принести еще одно одеяло — и время от времени поднося к носу мальчика флакон с нюхательной солью.

Берн застыл возле дивана. Он так и стоял на коленях, словно совершая молитву. Вся энергия спасителя сосредоточилась на мальчике: он смотрел, как поднимается и опускается грудь, и безуспешно пытался собственной волей пробудить сознание. Джейн шагнула к дивану, чтобы… она и сама не знала, что собирается делать. Помочь? Но как? Медицинского образования она не имела, а потому успокоить и вселить надежду не могла. Оставалось лишь страстно, всей душой молиться, хотя нелепо было бы молиться вслух. Полная и абсолютная пассивность.

Столь же горькую бесполезность Джейн ощущала больше года назад, когда сидела у постели умирающей матери, меняла на лбу мокрые полотенца и читала вслух, чтобы заполнить ужасную тишину, нарушаемую лишь тяжелым дыханием больной. Ненужные, пустые действия, не приносившие облегчения ни матери, ни дочери. С болезнью отца Джейн боролась, пыталась понять суть недуга, найти способы лечения, но в последние недели жизни мамы не оставалось ничего иного, кроме как неподвижно ждать, пока страшные сиплые звуки не прекратятся и не наступит ужасное облегчение.

Джейн плотнее запахнула пеньюар: даже здесь, в душной комнате, от воспоминаний стало холодно. Она собралась подняться к себе и переодеться, однако краем глаза заметила легкое движение.

У стены, в стороне от всех, стоял завернутый в одеяло Майкл — дрожащий, растерянный и такой же беспомощный, как она сама.

Джейн подошла и присела на корточки рядом с мальчиком. Обычно веселые, озорные глаза застыли, по щекам текли ручьи — то ли вода, то ли слезы…

— Майкл, — тихо позвала она и положила ладонь на худенькое плечо.

Мальчик не вздрогнул, не испугался, а бросился на шею и крепко обнял. Крохотный хрупкий ребенок со сбитыми коленками и локтями доверчиво прижался, словно хотел согреться и найти пристанище.

— Не знаю, что делать, — пробормотал он, судорожно дыша.

И в этот момент Джейн стряхнула с себя чувство беспомощности и никчемности. Появилась конкретная забота. Она отстранилась и посмотрела на покрасневшие ссадины.

— Давай-ка займемся локтями и коленями, — заявила она авторитетно и деловито. Встала и протянула руку, которую мальчик крепко сжал. — А ты тем временем расскажешь обо всем, что случилось.

Повела Майкла к двери, по пути еще раз взглянув на диван. Нэнси все так же хлопотала возле неподвижного Джошуа, а Берн стоял на коленях в ожидании чуда.

Секунды складывались в минуты, а каждая минута затянувшегося беспамятства Джошуа уносила год жизни Берна.

Сдаваться он не имел права: до прихода доктора ребенок оставался на совести и попечении спасителя.

Нужно было держаться из последних сил.

Минуты ползли медленно, безучастно.

Огненная, острая как бритва боль поднималась от ноги вверх по позвоночнику и безжалостно лишала воли к жизни. Рано или поздно боль победит; долго противостоять он не сможет. Но только, не сейчас. Продержаться бы еще немного, пока судьба человека зависит от его душевных сил.

Как правило, Берн не молился, да и веру свою не мог считать безоговорочной. Война не допускала двусмысленности и быстро делила людей на два противоположных лагеря: верующих и атеистов. Оказавшись в гуще зверств, Берн не смог побороть сомнений. Очень хорошие люди и невинные дети карались за грехи еще меньшие, чем те, которые успел совершить в своей короткой жизни Джошуа. Нет, молиться Берн не мог, его молитва все равно не нашла бы ответа. Но оставалась воля. Он молча, сосредоточенно удерживал мальчика на тонкой ниточке, заставляя дышать и цепляться за жизнь.