После смерти Сталина новое руководство СССР провозгласило свое намерение смягчить прежний репрессивный подход и отказаться от отдельных политических курсов, которые вызывали в государствах-сателлитах всеобщее недовольство. Это указывало на возможность грядущих перемен, и во многих случаях волнения в народе выливались в уличные протесты. В мае 1953 г. забастовки и демонстрации прокатились по Болгарии [Ibid.: 15–17]. Провозглашение в Чехословакии новой экономической политики, которая должна была сопровождаться девальвацией национальной валюты и падением покупательной способности населения, привело к периодическим забастовкам и манифестациям в первые три месяца 1953 г. По мере распространения слухов о надвигающейся девальвации свыше 32 тысяч рабочих присоединились к протестному движению в апреле и мае. Когда 1 июня девальвация была официально объявлена, тысячи рабочих покинули крупную автомобильную фабрику Škoda в городе Пльзен. К ним присоединились и другие граждане. Произошли ожесточенные столкновения бастующих с милицией и силами безопасности, с обеих сторон были пострадавшие. После того как армия отказалась стрелять по людям, демонстранты начали штурмовать и крушить правительственные здания, избивать непопулярных чиновников и выбрасывать из окон бюсты Сталина и Клемента Готвальда, недавно скончавшегося председателя Коммунистической партии Чехословакии. Восстание удалось подавить лишь с прибытием в регион из Праги специальных вооруженных подразделений министерства внутренних дел [Ibid.: 17–22; Ostermann 2001: 113–142].

Восстание в Пльзене вскоре оттенило гораздо более крупное протестное выступление, двумя неделями позже прокатившееся по Восточной Германии. Эта новая акция приобрела такой размах, что под угрозу было поставлено само выживание нового режима. Негодование вызвала экономическая политика, имевшая много схожего с тем, что происходило на территории Чехословакии: новая система организации промышленности предполагала ускорение темпов работы при понижающих «корректировках» доходов работающих. Забастовки начались практически сразу же после того, как обнаружилось, что рабочим срезали заработные платы. В середине июня масштабные уличные демонстрации были инициированы в Берлине. Свыше полумиллиона рядовых граждан вышли в поддержку бастующих рабочих. Люди собирались перед резиденциями партии и правительства. В своих требованиях митингующие дошли до призыва к свободным выборам. На введении первых экономических послаблений активность правительства прекратилась, и волнения переметнулись на все промышленные города Восточной Германии. Кульминацией событий стало всеобщее восстание 17 июня 1953 г. На фоне расширения кризиса и надвигающегося коллапса нового режима порядок удалось восстановить лишь путем введения военного положения и массированного ввода вооруженных сил и танков СССР. Десятки людей были убиты, еще большее число было арестовано, многие были казнены [Baring 1972: 51–113; Bruce 2003: 165–199; Kramer 1999: 40–45, 48–50, 52–54; Ostermann 2001: xxxi – xxxvi, 1–21]. Восстание в ГДР, произошедшее практически одновременно с волнениями в Чехословакии, подорвало уверенность коммунистических лидеров во всем регионе и вынудило новое руководство в Москве пересмотреть свою стратегию.

Ответом СССР на описанные события стала «оттепель» – ослабление неприкрытых репрессий и некоторое свертывание мер по ускоренному строительству социализма. Кремль заключил, что избранная политика была, в сущности, верной, но внедрялась чрезмерно резко. В самом начале борьбы за власть после смерти Сталина был обвинен в измене Родине и казнен Лаврентий Берия, прежний руководитель секретной полиции. Вина за предшествующие репрессии была возложена на него [Brown 2009: 234; Kecskemeti 1961: 40–46; Knight 1993: 194–200, 203–224; Taubman 2003: 250–263]. В Москве был инициирован процесс десталинизации, выражавшийся в систематическом освобождении политических заключенных и частичном ослаблении политического гнета. Нарастала критика периода правления Сталина в СССР. Коммунистических лидеров в государствах-сателлитах обвиняли в слишком сильной зависимости от репрессий в реализации изменений, форсировании перехода к социализму и продвижении ускоренной индустриализации за счет качества жизни населения. Кремль начал диктовать Восточной Европе «новый курс»: отказ от «классовой борьбы» в пользу повышения уровня жизни рядовых граждан и менее догматичный, более открытый подход к интеллектуальной жизни населения.

Москва, выступая теперь с неприкрытой критикой в отношении лиц, которые создавали «волны политических репрессий», реализовывали «экономические авантюры» и выстраивали «культ личности», принуждала к проведению изменений во всем регионе, требуя в отдельных случаях ухода давних лидеров в отставку. Так, непримиримому генсеку ЦК Венгерской коммунистической партии Матьяшу Ракоши пришлось уступить пост премьер-министра стороннику демократических реформ Имре Надю, который приступил к преобразованиям как экономики, так и интеллектуальной жизни общества[86]. Форсированные меры по национализации промышленности и повышению производительности, а равно и массовые чистки, политический террор и преувеличенное восхваление лидеров более не ценились. Они вели к подрыву экономики, являлись источником народного недовольства и в конечном счете приводили к политической нестабильности. По мере консолидации своей власти в СССР Хрущев приказал организовать для повторного расследования дел в отношении жертв сталинских репрессий специальные комиссии и освободил из трудовых лагерей тысячи заключенных [Applebaum 2012: 437; Kramer 1999: 5–6; Taubman 2003: 275–277].

Югославия под руководством Иосипа Броза Тито стала первой страной, выступившей с осуждением сталинизма. После изгнания из советского блока в 1950 г. эта страна выступала с концептуальными критическими замечаниями по поводу бюрократического упадка СССР [Brown 2009: 203–209; Johnson 1972: 65–121; Rusinow 1977: 32–70]. Внутри же советского блока никто не пошел в порицании наследия Сталина дальше, чем Польша. В январе 1955 г. Польская объединенная рабочая партия выступил а с жесткой оценкой воздействия сталинистской политики. Еще более яростным осуждением этой политики отметились неофициальные представители ПОРП. В течение 1955 г. рамки допустимой критики Сталина и его последователей все более расширялись. Недовольство во многом исходило изнутри партии: последовательные коммунисты выступали против недавних изменений в ее курсе. Они протестовали как против ожесточенных репрессий и цензуры, так и против бюрократического централизма, который являлся в советской системе ядром экономического планирования. Следуя идеям, реализованным ранее в Югославии, партийные экономисты Польши и Венгрии выработали планы по децентрализации бюрократической экономики с адаптацией к ней рыночных технологий для повышения эффективности и улучшения качества жизни [Brown 2009: 272–276; Milenkovitch 1971: 54–120]. Эти тенденции резко контрастировали с направлением, по которому в тот же период пошел Китай. Мао продолжал подталкивать КНР на путь, проложенный Сталиным, будто бы игнорируя либерализацию и послабления, которые имели место в советском блоке. Он начал продвигать ускоренную коллективизацию и национализацию в 1953 г., как раз в тот момент, когда Москва осуждала такие политические курсы как «авантюры» государств-сателлитов. Всекитайская кампания против критика и писателя Ху Фэна и его «последователей» в 1954 г. и возобновление массовых арестов и казней в рамках борьбы за «ликвидацию контрреволюционеров» в 1955 г. шли вразрез с распространяющейся в Восточной Европе «оттепелью». Наконец, культ собственной личности, который председатель КНР начал вырабатывать еще в конце 1930-х гг., оставался незыблемым. Мао был вынужден столкнуться с этими противоречиями лицом к лицу в феврале 1956 г., когда Никита Хрущев в своей известной речи