В кухне было чисто и прибрано, и даже пыли накопилось не очень много, и вот вам, помимо того, что исправно поливаются капуста и трава, еще одно преимущество дождливой погоды, и, глянув сверху на этот пресловутый садик, жена доктора подумала, что видит настоящие джунгли в миниатюре. Неужели и кролики разгуливают на свободе, спросила она себя, да нет же, они по-прежнему в своем крольчатнике, ждут, когда слепая рука протянет им капустных листьев, а однажды ухватит за уши и вытянет, как ни брыкайся, наружу, и потом другая рука, подготовив, опять же вслепую, удар, перешибет шейные позвонки в основании черепа. Память повела девушку в темных очках по квартире, как и старуха снизу, она не спотыкалась и не раздумывала, присев на непокрытую, должно быть, родителей забрали на рассвете, двуспальную кровать, заплакала. Жена доктора оказалась рядом, сказала: Не надо, что еще она могла сказать, какой смысл плакать, если смысла лишен весь мир. В спальне, на комоде стояла ваза, откуда уже давно испарилась вода, а в вазе — засохшие цветы, и к ним потянулись слепые руки, и пальцы легко прикоснулись к мертвым лепесткам, как хрупка становится жизнь, если не поддерживать ее. Жена доктора открыла окно, выглянула на улицу, увидела, как, усевшись прямо на землю, терпеливо ждут ее, один только слезный пес поднял голову, чуткий слух подал ему сигнал. Небо, вновь заволоченное тучами, потемнело, близился вечер. Подумала, что сегодня не надо будет искать приют, переночуют здесь. Старухе не понравится, если мы все пройдем через ее квартиру, пробормотала она. В этот миг девушка в темных очках дотронулась до ее плеча: Ключи остались в замке, они их не взяли с собой. Что ж, хоть с этой проблемой, если, конечно, это проблема, справились, не надо будет испытывать терпение старухи с первого этажа. Схожу за ними, скоро вечер, как хорошо переночевать в доме, под крышей, сказала жена доктора. Вы ляжете здесь. Там видно будет. Вы у меня дома, и я здесь хозяйка, так что слушайся. Ты права, будь по-твоему, и она обняла девушку в темных очках, а потом отправилась за остальными. Поднимаясь по лестнице вверх, оживленно переговариваясь, иногда оступаясь, хотя, кажется, ясно было сказано: По десять ступенек на каждом марше, они напоминали компанию, идущую в гости. Слезный пес следовал позади так спокойно, словно всю жизнь был с ними неразлучен. С площадки смотрела вниз девушка в темных очках, так уж исстари повелось, что выходят за дверь поглядеть, кого бог привел, если это незнакомый человек, или произнести слова привета, если это друзья, а в данном случае не надо и глаз, чтобы узнать, кто это пожаловал, и сказать: Заходите, проходите, располагайтесь. Выглянула в щелку старуха, решив, что это опять черт принес ночлежников, и насчет этого не ошиблась, и на вопрос: Это еще кто, ответила сверху девушка в темных очках: Это мои, и старуха, недоумевая, как это та смогла оказаться на площадке, тотчас поняла и разозлилась на себя, что не сообразила отыскать и забрать себе ключи от входной двери, тем самым лишаясь вроде бы как прав собственности на этот дом, где была уже несколько месяцев единственной жилицей. Она не нашла иного способа избыть поднявшуюся в душе досаду, кроме как крикнуть вверх: Смотрите, не забудьте, вы мне обещали еды дать. И поскольку ни жена доктора, ни девушка в темных очках не ответили, потому что одна была занята своими обязанностями поводыря, а другая — приемом гостей, крикнула в бешенстве: Оглохли, что ли, и зря она это сделала, потому что слезный пес, как раз в этот миг поравнявшийся с нею, облаял ее так раскатисто, что вся лестница загудела, и этот лай произвел поистине чудотворное действие, потому что старуха, испуганно вскрикнув, метнулась к себе и захлопнула дверь. Что за ведьма такая, осведомился старик с черной повязкой, доказывая, что человек довольно часто не желает поставить себя на место другого, ты поживи-ка со старухино, а мы поглядим, насколько хватит твоей учтивости.

Еды, кроме той, что принесли с собой, не было, воду приходилось расходовать крайне экономно, буквально по капельке, ну а в отношении освещения повезло — обнаружились в шкафу две свечи, хранимые на случай перебоев электроэнергии, и жена доктора зажгла их исключительно для собственного блага, потому что другим это было без надобности, у них и так в головах горел свет такой яркий, что они от него ослепли. Больше ничего не было, но и этой вот малости благодаря вышел семейный праздник, из тех, из редкостных, где все, что принадлежит одному, принадлежит всем. Прежде чем сесть за стол, жена доктора и девушка в темных очках спустились на первый этаж, исполнили обещание, хотя точнее было бы сказать — выполнили требование, уплатили натурой за проход через тамошнюю таможню. Старуха встретила их бранчливыми и ворчливыми попреками, проклятая тварь, чуть насмерть не загрыз меня, просто чудом спаслась: Чтоб такую зверюгу прокормить, наверно, много еды надо, ввернула она с намеком, ожидая, что это укоризненное замечание пробудит в посланницах остатки совести, и в самом деле, может быть, скажут они друг другу, что бессовестно морить голодом бедную старушку, покуда грубое животное жрет от пуза. Но нет, две женщины не отправились за новой порцией, принесенное и так вполне можно было счесть щедрым даянием, особенно по нашим-то, по теперешним стесненным обстоятельствам, и старуха, которая была совсем не так зла, какой могла бы показаться, совершенно неожиданно поняла это в правильном смысле и, вдруг вынеся откуда-то из закромов ключ от черного хода, вручила его девушке в темных очках со словами: Держи свой ключ, и, более того, пробурчала, закрывая за ними дверь: Спасибо вам. Пораженные тем, что у ведьмы обнаружились добрые чувства, женщины поднимались по лестнице: Она — не плохая, просто одна осталась, и от этого, наверно, рассудка лишилась, сказала девушка в темных очках, по всей видимости, не удосужившись подумать, что говорит. Жена доктора не ответила ей, решила перенести этот разговор на потом, и вот, когда все остальные, угомонившись, расположились на ночлег, а кое-кто и заснул, она, оставшись с нею на кухне, как мама с дочкой, которые после ухода гостей набираются сил для последней приборки по дому, спросила: И что же ты теперь будешь делать. Да ничего, здесь останусь, буду ждать родителей. В одиночестве и слепоте. К слепоте я уже привыкла. А к одиночеству. Придется привыкать, живет же эта старуха как-то. Хочешь стать такой, как она, питаться капустой и сырой крольчатиной, покуда хватит, похоже, во всем квартале людей больше не осталось, вот и будете с нею на пару куковать, ненавидеть друг друга от страха, что еда кончится, и каждый кусок, проглоченный одной, будет вырван изо рта у другой, а ты ведь даже не видела, во что эта несчастная превратилась и что у нее в доме творится, ты только запах ощущала, так я тебе скажу, что это будет похлеще нашей с тобой психушки. Рано или поздно все мы станем такими, станем, а потом вообще перестанем, жизни больше не будет. Живем же пока. Послушай, ты знаешь гораздо больше меня, рядом с тобой я круглая дура, но мне кажется, мы уже умерли, мы и слепы-то потому, что мертвы, или, иначе говоря, мертвы потому, что слепы, это одно и то же. Но я-то пока вижу. К счастью для тебя, к счастью для твоего мужа, для меня, для всех остальных, кто с нами, но ведь неизвестно, сколько это еще продлится, а если ослепнешь, будешь такой же, как все мы, и все мы в конце концов будем ничем не лучше этой старухи. Сегодня есть сегодня, завтра будет завтра, и ответственность на мне — сегодня, пока я еще вижу. Ответственность за что. За то, что хожу зрячей меж слепцов. Ты не можешь стать поводырем и кормилицей всех слепцов в мире. Должна. Но ведь не можешь. Буду помогать тем, кто рядом. Знаю, мне ли этого не знать, если бы не ты, меня, может быть, уже и в живых-то не было. И я не хочу, чтобы ты умерла. Я должна жить, такая у меня теперь обязанность, здесь мой дом, и я хочу, чтобы родители, когда вернутся, застали меня здесь. Когда вернутся, это ты сказала, и теперь осталось лишь узнать, останутся ли они твоими родителями. Не понимаю. Старуха снизу тоже, по твоим словам, не всегда была такой ведьмой. Бедная. Бедными будете ты и твои родители, когда встретитесь, ни глаз, ни чувств, ибо чувства, с которыми жили мы и которые заставляли нас жить так, как мы жили, были чувствами людей зрячих, какими мы родились, а у слепых чувства иные, не знаю какие, не спрашивай, отчего они стали такими, ты сказала, что мы мертвые, потому что слепые, это оно и есть. Ты любишь своего мужа. Да, как самое себя, но если ослепну и, ослепнув, перестану быть такой, как была, то смогу ли любить его и что это будет за любовь. Но раньше, когда мы еще видели, тоже ведь были слепые. Их было относительно мало, и чувства у них были те же, что у зрячих, то есть чужие, чувства не слепцов, но зрячих, а вот теперь на белый свет рождаются истинные чувства слепых, и мы еще только в самом-самом начале этого пути, и живем пока памятью о прошлом, и не нужны глаза, чтобы понять, какая жизнь сейчас, и сказали бы мне раньше, что я способна убить человека, я оскорбилась бы, а вот поди ж ты, убила. Так что ты хочешь, чтобы я сделала. Идем со мной, в наш дом. А они. Что нужно и ценно для тебя, нужно и ценно и для них тоже, но люблю-то я тебя. Почему. Я и сама себя спрашиваю об этом, может, потому, что ты стала мне как сестра, а может, потому, что мой муж лег с тобой. Прости. Это не преступление и в прощении не нуждается. Мы сосем из тебя кровь, мы будем, как паразиты, жить тобой и благодаря тебе. В них не было недостатка и в ту пору, когда мы еще видели, ну а что касается крови, то зачем-то ведь нужна она, не только же для того, чтобы поддерживать тело, в котором циркулирует, а теперь давай спать, завтра будет новая жизнь.