– Ты когда-то подарил ей розу! – сказала она.

Гамов кивнул.

– Помню. Как-то стихийно все получилось. Точно меня кто под локоть толкнул.

Наста вышла из магазина, сутулясь и сдирая с сигаретной пачки обертку. За спиной бряцал консервами рюкзак.

– Зажигалка есть? – спросила она.

Гамов не стал отпираться.

– Есть, – охотно признал он.

– Так давай.

– Не могу. Она для походного примуса.

– И чего? Для сигарет не подходит?

– Подходит. Но если я чиркну – у меня газа меньше останется!

Наста уставилась на Гамова с удивлением.

– Чего-то я не пойму! Магазины покупаешь, а один чиркач жмешь?

– Жму! Дай сюда сигареты!

Наста машинально протянула ему пачку. Гамов размахнулся и зашвырнул ее за черный заплеванный сугроб, куда сгребали снег со всей автобусной площади.

– Поздравляю! Ты завязала!

Наста проводила пачку глазами. Она не включилась еще, что произошло.

– Совсем новая пачка… только открыла… Тебя что, бодает, что я курю? – спросила она с недоумением.

– Бодает, – сказал Гамов, спокойно глядя на нее.

– Сильно бодает?

– Сильно.

Наста хмуро наблюдала за ним. Гамов оставался таким же расслабленным. Рина готовилась их разнимать. Закончиться могло чем угодно. Например, Наста могла врезать Гамову головой в нос или послать его куда подальше. Оба варианта были вполне в нее стиле.

– Хорошо. Завязала! – внезапно сказала Наста.

Рина едва не села в снег. Она не ожидала, что Наста так скоро уступит. Ей казалось, что это уловка, чтобы заставить Гамова расслабиться и хорошо ему врезать. Но нет… пачка так и осталась валяться на грязном снегу. Они обогнули школу и у бетонного забора автобазы свернули к ШНыру. Из-за забора пилорамы доносился визг пилы. На двухметровой куче сухих опилок сидел карапуз лет пяти и, бросая горящие спички себе под ноги, усердно пытался устроить костерчик.

– А опилки-то еще и сосновые. Красиво гореть будет! – заметил Гамов.

Наста не поленилась забраться на опилки и, подзатыльником спустив юного копытовца, отобрала у него спички.

– Спички у меня теперь есть, а сигарет нет, – недоверчиво сказала она, удивляясь сама себе.

Рина, не отвечая, смотрела на небо. Ее беспокоили пять точек, двигавшихся в их сторону. Точнее, точек было четыре, и все они окружали одно большое пятно. Точки постоянно перемещались, пятно же по-прежнему оставалось в центре. Это было похоже на то, как если бы…

– Там воздушный бой! – крикнула Рина.

– Где? – вяло отозвался Гамов.

– Да там, там! Ты что не видишь?

Гамов поднес к глазам бинокль.

– Нет там никакого боя! – сумрачно сказал он.

– Как нет?

– А так, нет. Шнырика в плен взяли. Лучшая четверка Тилля… Берегут ее! Да и капризные все: звезды, одним словом, – неохотно сказал он.

Рина молча вырвала из рук у Гамова бинокль. Мощный «цейс» не просто увеличивал. Рина вздрогнула: на нее глядело пепельное лицо Штопочки. Все свои усилия Штопочка употребляла на то, чтобы успокоить Зверя, с отчаянием смертника, пытавшегося броситься на гиел. Жеребец не человек, ему не объяснишь, что шансов нет – он будет биться до последнего. Два берсерка сжимали Штопочку в тисках, оставляя ей единственно возможный «коридор». Третий берсерк, поднявшись выше, держал ее спину под прицелом тяжелого арбалета. Все как по учебнику: классическая схема захвата. Последний берсерк, джигитуя, проносился под брюхом жеребца, гикая и вращая в руке легкий топорик на длинной рукояти.

Рина опустила бинокль и сгребла Гамова за комбинезон.

– Ты знал, что они ее?.. – резко спросила она.

– Да не, откуда? Кто мне докладывает? Я не в их четверке. Я у Тилля на свободной охоте, – торопливо ответил он.

Рина вновь приникла к биноклю. Она видела красные точки лазерных прицелов, которые, то погасая, то вспыхивая, плясали на куртке Штопочки и на крупе Зверя. Да они и не нужны были. С десяти шагов промажет только слепой. Бича Штопочка уже лишилась. Повод держала левой рукой. Правая висела вдоль тела, однако крови на ней Рина разглядеть не смогла.

– Она не ранена. В бицепс ее тупым болтом ударили. К Кубинке уводят, – отбирая у нее бинокль, пояснил Гамов.

– Тупым?

– Без наконечника. Синяк с два кулака, пальцы неделю не сожмешь, но рука цела.

– У нее же нерпь! – воскликнула Рина. Как и Зверь, она не допускала существования безвыходных ситуаций. Если кому-то лень искать выход, то это не безвыходная ситуация, а диагноз одного конкретного человека.

– И толку от твоей нерпи? Рука висит! Телепортации блокированы! Да она и не бросила бы Зверя, я ее знаю! – завопила Наста.

Она не находила себе места. Сорвала шапку, дернула на груди куртку. Вся была красно-белая в полоску. Казалось, еще немного, и начнет швырять в гиел камнями, как Суповна в котов.

– Сделай что-нибудь! У тебя же арбалет! – потребовала она у Гамова.

Тот даже не попытался потянуться за ним.

– Слишком далеко!

– Попробуй! Вдруг ближе подлетят?

– Бесполезно. Снизу вверх по летящей мишени? Если и добью каким-то чудом, пробивной способности уже никакой. Они и ее грохнут, и нас.

– А твой Аль где?

– Там… Я его в поле оставил, чтобы не светиться. – Гамов отвечал неохотно, уклончивым голосом. Рина отлично понимала, что ему хочется угодить и вашим, и нашим. И с берсерками не ссориться, и со шнырами сохранить отношения.

Рина дернула лямки рюкзака. Чавкнула, разбиваясь, банка с кабачковой икрой. Мерзкого цвета пятно полезло из трещин.

– Отвали! – заорала она на Гамова, попытавшегося удержать ее за плечо, и метнулась к оврагам, где в сарайчике на холме ее ждал Гавр. До сарайчика отсюда не больше километра. О том, что она будет делать потом, когда доберется до Гавра и догонит берсерков, Рина не задумывалась. Даже о том, что шнеппер остался в сброшенном рюкзаке, не вспоминала. Отвага выше логики и силы. Иначе овчарка не отступала бы, когда на нее бросается шипящая кошка, защищающая своих котят. А такая кошка была здесь и рядом!

Наста кинулась на растерянного Гамова и стала колотить его по груди кулаками. По-женски колотить, смешно, глупо, слабыми руками по бронированным накладкам комбинезона, которые выдерживали выстрел шнеппера. Наста могла драться и эффективнее – локтями, коленями и лбом, но сейчас, видно, вообще не осознавала, что делает.

– Трус-трус-трус! А я-то думала! Подавись ты своими сигаретами! Трус! – выплевывала она горячие, страшные для него слова.