— Расскажи мне еще раз о том, что случилось в Альяссо, — неожиданно приказывает он.

Обэрто с надлежащим смирением повторяет всю историю — разумеется, ее сокращенный, официальный вариант, в котором Мария умерла, выбросившись за борт «Цирцеи», а оба близнеца оказались обычнейшими детьми, сиротами, чью судьбу пришлось устраивать самому Обэрто.

— Одного малыша взял на воспитание Фантин, второго я пристроил в семью молодого человека, в чьей порядочности я уверен. К сожалению, пришлось торопиться, я навел справки и…

— Почему ты не привез детей сюда? Из-за того, что разочаровался в наших постулатах?

Обэрто молчит, склонив голову.

— Хорошо, пусть так. Однако зачем было отдавать второго ребенка на руки какому-то неизвестному тебе человеку… кстати, как его звали?

— Запамятовал, отче, — разводит руками магус. — А отдать пришлось, потому что морское путешествие не пошло на пользу ребенку.

Обэрто не лукавит. Он действительно не знает имени человека, заботам которого вверил второго близнеца. История, им рассказанная, вообще почти целиком правдива.

Если не считать того, о чем он умолчал.

И того, что мотивы его поступков были несколько иными.

5

…Фантин сошел с корабля задолго до того, как «Святой Петр» прибыл в Ромму — во время непредвиденной остановки, случившейся рядом с каким-то безымянным (во всяком случае, Обэрто названия не запомнил) селеньем. Совершенно неожиданно обнаружилось, что вся свежая вода в трюмах протухла, и пришлось срочно пристать к берегу, чтобы пополнить ее запасы. Из-за этого выходило довольно солидное запоздание, клиенты в Ромме, предчувствовал шкипер, будут недовольны; он велел поторапливаться, не теряя ни одной лишней минутки.

Прощание вышло скомканным. По мосткам раздосадованные матросы вкатывали бочки с водой; не стесняясь в выражениях, просили пассажиров уйти куда подальше, под ногами не путаться и вообще — раннее утро, еще бы спать и спать, вот и пользовались бы случаем, пока можно.

— Это обязательно, мессер? — в сотый раз спрашивал Фантин. — Я ж тут совсем никого не знаю.

— И хорошо. Присоединишься к каким-нибудь путникам и отправишься подальше от побережья, там найдешь городишко поукромней и будешь жить. Денег тебе хватит надолго. Наймешь кормилицу, чтобы за ребенком приглядывала, сам устроишься к кому-нибудь подмастерьем. Через пару лет деньги, конечно, закончатся, но ты к тому времени уже будешь иметь какой-никакой, а заработок. Лет через пять или лучше шесть можешь перебраться в город покрупнее — но только выбирай такой, чтобы подальше от Альяссо и особенно от Роммы. Перстни лучше спрячь, но ни в коем случае не продавай. Меня не ищи, вообще забудь, что мы знакомы. И особенно внимательно следи за Джироламо — он и сейчас горазд дела вытворять, а когда подрастет… ну, надеюсь, к тому времени ты уже будешь знать, как с ним управляться. Да, и главное: держись подальше от законников и ресурджентов. Особенно — от магусов-законников.

— А вы?

— А я, как и говорил, сойду в каком-нибудь городке и пристрою Леонардо в хорошие руки. Потом вернусь в Ромму. Все.

— Эх, мессер, лучше б вы самолично за ними присмотрели!

— Нельзя! Если кто-нибудь внимательный раскопает всю эту историю, найти детей ему будет легче легкого: главное отыскать бывшего законника Обэрто. Даже если я оставлю себе только одного ребенка и буду утверждать, что это мой собственный сын, а на расспросы о его брате-близнеце разводить руками: нет, мол, и не было никогда, — все равно найдут. Слишком большой риск, слишком большой.

— Ну так я б, может, тогда обоих взял?

— Опять же: нет! Во-первых, двоих ты не прокормишь, если только не займешься прежним ремеслом, а этого тебе делать нельзя ни в коем случае. Во-вторых — и в главных, — если они будут вместе, их способности станут развиваться. Это опасно — прежде всего для них самих. Они и сейчас-то…

В этот момент Джироламо сонно заворочался на руках у Фантина и недовольно забормотал — тотчас Леонардо, которого магус оставил в каюте, отозвался яростным криком, слышным даже на палубе.

— Видишь, — сказал Обэрто. — Ладно, ступай, а то они еще устроят представление, чтоб и матросы, и пассажиры надолго запомнили, — это нам совсем ни к чему.

— Да, мессер. Я… Спасибо вам, мессер! Вы даже не представляете…

— Ступай, ступай, — он мягко, но настойчиво подтолкнул Фантина к сходням. — Поспеши — и помни, что я говорил. Забыть об Альяссо и обо всем, что там было. Жить обычной жизнью, спрятать перстни. Никогда меня не искать.

— До свиданья, мессер.

— Прощай, — он дождался, пока Фантин, с дорожным мешком на плече и младенцем у груди, спустится на берег, пока исчезнет в зыбком утреннем тумане, и только тогда пошел в каюту. Впрочем, Леонардо к тому времени уже перестал кричать — магус так и не понял, когда именно это случилось. Малыш висел в люльке и молча смотрел на Обэрто. Рядом, приняв человечье обличье, примостился на сундуке клабаутерманн Гермар.

— Вот и все, — сказал младенцу магус. — Дальше поплывем одни.

— Воду больше не нужно портить? — деловито спросил Гермар. — А то я могу. Не нравится мне этот корабль, особенно шкипер.

— Хочешь на другой перебраться?

— Зачем? — удивился клабаутерманн. — Буду этих уму-разуму учить… А ты, значит, окончательно решил?

— Нечего решать, — ответил ему Обэрто. — Все давно за нас решено.

С палубы донеслось рваное: «Тово! Можно отплывать!», застучали убираемые сходни, и корабль, скрежетнув всем корпусом, тяжело двинулся дальше — прочь от туманного берега и деревушки, названия которой Обэрто так и не узнал.

Позже, в Лэвьорно, где стояли полдня, он нашел некоего молодого нотариуса, очень нуждавшегося в деньгах, но (как Обэрто успел выяснить) честного и порядочного. Состоялся разговор при закрытых дверях. Предложение незнакомца сперва изумило молодого человека, затем — вызвало вполне обоснованные подозрения. Пришлось предъявлять доказательства того, что Обэрто — не жулик и не злополучный отец, норовящий избавиться от нежеланного отпрыска. Дело осложнялось тем, что он не мог рассказать все: нотариусу не следовало знать, что младенца ему принес магус (Обэрто допускал, что молодой человек со временем стал бы наводить справки и тем самым привлек к себе и к ребенку нежелательное внимание). Конечно, назывались определенные, немалые суммы, которые в случае согласия ежегодно мог бы получать приемный отец — например, в одном из банков Фьорэнцы. Да и сейчас, на первое время, Обэрто готов был снабдить молодого человека внушительной суммой, значительно превышавшей ту, которая нужна была, чтобы ребенок в ближайшие несколько месяцев ни в чем не знал отказа. Нотариус, хоть и был на мели, увидел в этом подвох и наотрез отказался брать ребенка. Ситуация складывалась критическая: до отправления «Святого Петра» оставалось всего ничего, Обэрто непременно следовало вернуться на борт с тем, чтобы в срок поспеть в Ромму; да и задержка в Лэвьорно или путешествие в столицу с младенцем равно выдавали его возможным недоброжелателям, если бы тем вздумалось пойти по следу близнецов.