Данил долго смеялся над деревенской наивностью:

«Разве нищетой бережливость привьешь? Только деньгами! Когда их нет, копить нечего. А ты покажь, втолкуй, докажи, что они значат? Не пропивай, не проедай. Пузо — не зеркало, все перемелет. Не балуй его. Тогда скопишь! — думал молча. — Но… Даже сын перестал верить. Попреками засыпал. Мороженого ему не покупал! А какой с него прок? Им сыт не станешь! Единое баловство! А на те деньги купи хлеба. Поел и полное пузо сытости! Так нет, нашел чем попрекнуть? Живой же остался и без мороженого. Нашел, что вспомнить? Готов родного отца раньше времени в могилу загнать за свои обиды. То его растил плохо, то бабу прогнал! Обойдешься и без нее! От ней только морока!» — думал Данил и спросил:

— А где денег взял на конфеты Таньке?

Жорка вздрогнул. Вопрос денег был всегда болезненным, и мужик, покраснев, ответил:.

— Премию дали. Копеечную.

— Без копейки нет рубля! Кто дозволил транжирить семейный доход? — глянул строго.

— Знаешь, а хватит меня шпынять! Я не мальчишка, сам на себя зарабатываю. И своими деньгами буду распоряжаться как хочу!

— Чего? — встал дед от удивления.

— А вот так! Не нравится? Живи на пенсию, я — на зарплату. Питаться будем отдельно. Я к твоему столу не подойду! Посмотрим, кто как дышать будет.

— Ты знаешь, сколько я на тебя денег извел? — достал истрепанную тетрадку.

— Знаю. Видел. Но почему ты только расходы считал? И никогда не записывал доход?

— Какой? — поперхнулся старик.

— Алименты, какие платила мать. Мой заработок и Фаинкин? Или это не деньги?

— Ах ты, гад! Змей подколодный! Ты тож считал?

— А как думаешь? Сам научил!

— Ну, раз такой грамотный, живи сам! Погляжу, как получится. Но не в моем доме! Слышь?

— Слышу! Не пугай! Лучше на улице жить, чем с тобой под одной крышей! — сорвал с гвоздя спецовку и, не оглянувшись, ушел из дома.

— Пробздись! Погляну, как завтра прискочишь в обрат проситься! В ноги упадешь! — бурчал дед.

Но ни завтра, ни через неделю не вернулся сын домой. И Данила, научившийся слышать даже

мышиные шорохи в подвале, понял, что напрасно ждет сына. Жорка не придет.

Выждав еще неделю, пошел на объект, решив, если не удастся помириться, хотя бы взглянуть на Жорку.

Его он увидел сразу. Сын сидел в будке за столом, что-то писал.

— Молодец! Семейное дело не забыл. Видать, заявленье строчит на кого-то! — улыбнулся довольно и уверенно подошел к будке, заглянул внутрь. Увидел койку, заправленную аккуратно по-армейски, с простынью, пододеяльником. На железной буржуйке жарилось мясо, вскипал чайник… на тумбочке масло и белый хлеб, сахар и чай. Возле умывальника два чистых полотенца, туалетное мыло, помазок. И даже зубная паста.

— Во, змей! Совсем куркулем стал! Деньги транжирит по ветру! Все, чему учил, под жопу коту? — хотел отругать сына. Тот, даже не оглянувшись, сказал через плечо:

— Ну что? Дали воду на второй этаж?

— Чего? Какую воду? — удивился старик.

— А, это ты? Я подумал, кто-то из моих рабочих! Чего пожаловал? Входи! Не торчи у входа! Хоть накормлю, угощу чаем! Настоящим! Не с пятой заливки! Ты уж от его вкуса отвык! — рассмеялся Жорка.

— Мот! Обжора! Дурак! — закричал Данил, не в силах сдержать возмущение.

— Ты зачем сюда пришел? Ругаться? Здесь не твой дом. Тут мое жилье и рабочее место! Я — хозяин. Тебя сюда не звал. И не указывай, не мешай мне! — поспешил навстречу человеку, вышедшему из подъехавшей машины. Они о чем-то говорили. А когда все обсудили, вместе пошли в дом, какой ремонтировали Жоркины строители.

Данила долго ждал сына. Он не прикоснулся ни к еде, ни к чаю. Заглянул в бумаги, над какими сидел Жорка, и выругался. В них — ни одного слова, сплошные цифры…

— Деловым стал? Зазнался? На меня наплевал, на кровного отца? Я три часа тебя прождал, а ты даже забыл, что тут торчу. Ну, ладно! Ты еще вспомнишь мой приход! — поплелся домой, скрипя зубами. — Перед отцом хорохоришься, поганец! Забыл про честь? Кому как не мне всем обязан? Оплевал родителя? Ну, получи в ответ, — включил настольную лампу и всю ночь писал кляузу на собственного сына:

«Он не начальник, а прохвост! Он не просто хреновый сын, закинувший старого отца на голодную смерть. Он — вор! И в доказательство — полный сарай стройматериалов, какие украл на работе. и привез домой. Придите и убедитесь сами. Я, как старый человек, не могу покрывать негодяя, хочь и сына. Моя совесть — чистая, как непорочное дите. А к ему примите меры и очистите дом от украденного».

Суд над Жоркой был недолгим. Материалы следствия подтвердили хищения с объекта стройматериалов. Сумма получилась внушительная. Да, украденное было возвращено, но… Дома, с каких увозились материалы, ремонтировались для беженцев и вынужденных переселенцев и все работы проводились за счет городской казны, финансировавшей муниципальные объекты.

Жорку осудили за хищения, приговорив его к трем годам лишения свободы.

Данил пришел на суд. Исправно дал свидетельские показания. Торжествующе смотрел на ошеломленного, растерявшегося Жорку. Тот смотрел на Данила, не веря в реальность случившегося.

Старик не стал ждать решения суда. Он знал, Жорка не избежит наказания, и с чувством гордости вышел из здания суда. Услышал шепот за спиной. Кто-то из зевак сказал, не выдержав:

— Этого козла живьем урыть надо! Будь он моим, голыми руками башку с резьбы свернули.

Дед глянул на смельчака насмешливо, презрительно, усмехнулся, пошел домой, гордо подняв голову.

Но что это? Его с ревом обгоняли пожарные машины. Одна за другой. Где беда? Он увидел ее, когда свернул на свою улицу.

Данил стоял у пепелища. Дом сгорел дотла. И деньги… Их он копил всю свою жизнь.

Нет, он не оставлял электроплитку. Ее попросту не было в доме. Кто-то поджег. Но кто? Видимо, те из Жоркиных работяг, кто увидел в нем запоздало проснувшегося человека. И, пожалев его, решили отомстить…

Никто из соседей не позвал Данила на ночь. Не пожалели, не вынесли воды, хотя бы глоток. Он долго сидел у пепелища. До самой ночи. А утром его забрала неотложка, случайно проезжавшая мимо. Живого или мертвого увезли? Этим не поинтересовался никто из жителей улицы…

О Дарьином подвале все соседи знали. Гнала баба самогон. Оттого на полу и полках стояли бутыли и бутылки с самым вожделенным содержанием, предусмотренным на любой вкус, на разные случаи жизни.

Была здесь самогонка, какую вся улица прозвала «Вырви глаз». Она ничем не уступала спирту по крепости, а по вкусовым — много превосходила его, поскольку была настояна на травах и кореньях, имела цвет насыщенного коньяка и стоила дороже всей другой Дарьиной продукции. Имелась у бабы в неограниченном количестве самогонка, настоянная на зверобое, валерьяне, липовом цвете, на малиновых листьях, цветах земляники и шиповника, на чабреце и даже на семенах конского щавеля.