Оперативники тут же рассосались по просторам необъятной квартиры. И почти сразу старый опытный следователь понял, какую ошибку допустил. Нельзя корить себя за то, что ты не провидец. Однако, когда ты понимаешь, что кто-то оказался умнее тебя, становится обидно.

Квартира Лисса была не восьмикомнатная, как предполагалось. Она была десятикомнатная. Территория огромного по площади трехэтажного особняка, размазанная по одной плоскости. Вилла, замаскированная в каменных джунглях инфраструктуры огромного мегаполиса. На этой территории могло запросто уместиться любое из отделений милиции Москвы. И продолжением ее была не квартира в соседнем, третьем подъезде, а в соседнем, первом. Та самая двухкомнатная, чьи иссохшие деревянные рамы с облезшей коричневой краской соседствовали с пластиковыми.

Тлеющая сигара на хрустальной пепельнице и недопитая рюмка коньяка «Хеннесси» в огромной зале квартиры молчаливо свидетельствовали о том, что совсем недавно здесь сидел их хозяин. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: ни одному из трех присутствующих в квартире бритых наголо молодчиков эти вещи принадлежать не могут. Пить такой коньяк и курить такую сигару мог лишь хозяин. И в комнате еще не выветрился дух его дорогого одеколона.

Усевшись в кресло перед столиком, Выходцев с разочарованием взирал на лежащих на полу лысых бойцов. В партере они оказались, понятно, не по своей воле, однако сопротивление попытался оказать лишь один. Хотя сопротивлением это можно было назвать лишь в милицейском протоколе. Самый умный поинтересовался: «По какому случаю беспредел?» – что послужило причиной объявления его последним героем с выплатой премиальных. Сейчас эти премиальные четко просматривались на его левом глазу в виде огромного бурого яблока.

– Где Лисс? – без всякой надежды на правильный ответ поинтересовался Выходцев.

Ответ поразил своей глубиной.

– Все лисы в норах.

Сомнений в том, что искомый гражданин уже покинул дом через соседний подъезд, не было. Единственное, что сейчас можно было узнать, это ареал присутствия этого хищника. Возможный ареал, ибо о подлинном местонахождении эти «шестерки» вряд ли могут даже догадываться.

– Подведи-ка ко мне этого умника поближе, – попросил Выходцев старшего из сыскарей. После того как «последний герой», играющий, по всей видимости, главенствующую роль в этой троице, был усажен перед следователем на пол, Борис Сергеевич вопрос повторил.

Ответ был уже более собранным и походил на стандартную отмазку.

– Я не знаю, о ком вы говорите. Хозяина этой квартиры зовут Михаил Юльевич.

– А вы – его горничные, да?

– Не, мы за квартирой приглядываем.

– Да, тут есть за чем приглядеть, – усмехнулся один из оперов – Андрей Недоступ, разглядывая висевший на стене портрет. – Работа Шилова. Кто здесь запечатлен, а, отморозки?

Стоящий к портрету спиной Струге разглядывал на свет рюмку с недопитым коньяком. Ему было не до портретов. В углу, под массивной книжной полкой, он уже заметил приоткрытую створку маленького сейфа и после осмотра рюмки намеревался осмотреть и его.

– Михаил Юльевич и нарисован… – буркнул боец, пытаясь контролировать действия неизвестного ему мужика здоровым правым глазом.

Струге машинально бросил взгляд на портрет и направился к сейфу.

Через мгновение он о металлическом ящике уже забыл.

В груди бешено колотилось сердце, а все тело вновь пронзил заряд электрического тока. Как тогда, у лифта, рядом с ящиком пожарного гидранта.

Струге медленно развернулся и сделал шаг вперед.

«Этого не может быть…»

Чувство собственной глупости поразило его в самое нутро. Это тот момент, когда забываешь, что корить себя за то, что ты не провидец, нельзя…

Та секунда, в которую начинаешь желать возвращения уже прожитого. Когда в сердцах, совершенно не задумываясь, говоришь: «Эх, черт, вернуть бы все на неделю назад!»

– Эх, зараза!.. – вырвалось у Антона.

Оторвав взгляд от портрета, он вынул сигареты и закурил. Его сантиметровые затяжки привели Выходцева в замешательство.

– Что случилось, Антон?..

Струге повернулся к оперативнику и коротко махнул головой в направлении комнатной двери. Поняв, о чем идет речь, тот легко оторвал от пола бритоголового и вытолкал вон. Когда в зале остались лишь двое, Выходцев спросил:

– Ну, что еще дерьмового произошло в нашей жизни?

– А ты, парень, посмотри на этот портрет. – Струге воткнул палец в богатую багетную раму. – Господи, до чего же Шилов хорошо пишет!..

Выходцев, терзаемый напряжением памяти, вертел головой, как озадаченная немецкая овчарка. Он напоминал Антону Рольфа, после того как Струге прятал от него за спину мячик.

– Хоть убей, Антон…

– А не помнишь ты это лицо, потому что разговаривал в день убийства Феклистова только со мной. На него же не обращал никакого внимания. А я провел с ним самый прекрасный день в Москве, полный впечатлений и воспоминаний. Перед тобой, брат Выходцев, Меньшиков Максим Андреевич!! Он же – Михаил Юльевич Лисс.

На портрете был изображен крепкий мужчина не более сорока лет, сидящий в кресле. Закинув ногу на ногу и скрестив на коленях пальцы рук, он устремил свой спокойный внимательный взгляд на какой-то источник света. Картина была написана столь мастерски, что у зрителя не оставалось сомнения в том, что человек смотрит в окно. Со спинки стула небрежно ниспадало парчовое полотно, и каждая жилка на руке, трещинка на подлокотнике старого кресла были выписаны с тем изяществом и правдоподобием, которое свойственно лишь искусным мастерам.

– Твою мать… – только и смог вымолвить сотрудник прокуратуры.

– Вот именно.

Завидев Струге, направляющегося к подъезду в сопровождении десятка людей, Лисс на мгновение потерял контроль над ситуацией. Но это длилось лишь мгновение.

– Саша, где машина?!

Тот ответил, что там, где ей и положено быть, – за углом первого подъезда, на стоянке.

– Быстро на улицу! У нас гости.

– Кто? – этот вопрос Бес задавал уже на бегу, всовывая в рукава кожаной куртки руки.

– Следак в компании Струге и оперов! Черт, как они так быстро вышли?! – Уже на выходе из дверей подъезда, когда нужно было успокоиться и, не вызывая подозрения у сидевших за рулем двух ментовских «Волг» водителей, степенно прошествовать за угол, Михаил Юльевич резко остановился. – Бля, портрет!!!

Поняв, что уже ничего не изменить, выдохнул:

– Черт с ним, теперь уже все равно… Но как они так быстро вышли? Базаев, сука… Это только Базаев. Ремизову с повинной в прокуратуре делать нечего. На нем «мокрух», как на новогодней елке – шаров. Это твой Базаев, Бес!.. Сука!! Я говорил, чтобы ты наркоманов близко к моим делам не подпускал?!