Долгим этот разговор не был.

– Слушаю вас!

– Вас беспокоят из Москвы. Мне хотелось бы узнать, как судья одного из ваших районных судов, прибыв в Москву в командировку, между тем не числится в списках академии правосудия? Из гостиницы его выставили из-за того, что вы не выслали бронь на место, а теперь я не могу найти его в самой академии. Человек болтается, как неприкаянный из-за того, что наши службы не могут четко и слаженно сработать…

– А кто вы?

– Я один из кураторов академии, – солгал Струге, прекрасно понимая, что в ином случае никакой информации не получит.

– Фамилия судьи, о котором вы ведете речь?

– Меньшиков Максим Андреевич.

– У нас нет судьи с таким именем.

У Струге пересохло во рту.

– Подождите, подождите… – Мысли Антона метнулись в разные стороны. – Может, вы ошиблись?.. Справьтесь у начальника отдела кадров!..

– Я и есть начальник отдела кадров.

Антон поблагодарил и отключил связь.

– Ошибочка вышла? – весь в предчувствии недобрых известий, почти шепотом спросил Выходцев.

– Кажется, старик, ты прав, – взгляд Антона похолодел, а лицо приняло сталистый оттенок. – Произошла очень большая ошибка…

Сидя в машине, Струге чувствовал, как на ладонях проступает пот. Кто такой человек, назвавший себя Меньшиковым? Человек, общению с которым Струге посвятил целый день?! Человек, обведший тертого судью вокруг пальца, как ребенка!

Струге мгновенно вспомнился тот случай, когда коротышка-милиционер не впускал их с Меньшиковым в гостиницу. Первое, чему тогда удивился Антон, было движение Меньшикова. Едва речь зашла о содержимом сумки, Максим Андреевич тут же протянул руку, чтобы расстегнуть на ней «молнию». И Струге тут же припомнил свое удивление, когда Меньшиков поведал ему свою грустную историю о забытом удостоверении. Вот когда нужно было понять, что рядом со Струге находится кто угодно, но только не судья! Разве судья позволит обыскать себя ищейке из «уголовки»?! Сможет ли судья, выходя из дома, не говоря уже о командировке в другой город, забыть служебное удостоверение? И уж что точно не станет делать судья, так это оттягивать в течение дня разговор о наболевшем – о судейских проблемах и практике работы!.. Для судьи поговорить о процессе – как для водителя поговорить о карбюраторе. Все это нужно было переварить в голове еще до того момента, когда пришла в голову мысль о звонке в Воронеж! Рядом со Струге в течение всего дня находился совершенно посторонний человек. Обожженный еще одной догадкой, которая пришла не вовремя, он чертыхнулся. «Как дело открыли, так его и закроют», – говорил Меньшиков об убийстве Феклистова. Какой, черт побери, юрист, вместо профессионального термина «возбуждение», употребит жалкий репортерский слоган «открыть дело»?! Потому и сторонился Меньшиков профессиональных бесед! Первый же разговор на профессиональном языке, с применением нормативной юридической лексики, вскроет истинное содержимое Максима Андреевича, как нож – консервную банку! «Впрочем, о каком Максиме Андреевиче я говорю, – усмехнулся Струге, откидываясь на подголовник кресла. – Он такой же Меньшиков, как я – Бутурлин».

Подумав, добавил уже вслух:

– Он не просто не работает судьей в Воронеже. Он не работает судьей вообще…

Судя по молчанию, встретившему эту фразу, Выходцев думал о возможной причастности Баварцева к убийству Феклистова в качестве исполнителя. Нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что Сергей Львович, чувствуя обеспокоенность за свою судьбу, решился на крайние меры.

Однако Струге говорит, что это исключено. Во-первых, если у Баварцева хватило бы глупости расправиться с опасным судьей, то вряд ли у него хватило глупости на то, чтобы предстать воочию перед своей жертвой в Москве. И во-вторых, Феклистов говорил мрянскому прокурору, что Баварцев – грамотный и опытный юрист. Он вряд ли решился бы на убийство. Зная закон, Баварцев знал и то, что приобщить документы к делу Феклистов просто не мог.

Однако оба, и Струге, и Выходцев, понимали сейчас и другое. Выясненные факты еще не являются доказательствами того, что человек, которого встретил на пороге своего номера Антон и представившийся Меньшиковым, – убийца.

Показания наркомана – не совсем убедительное основание для производства обыска квартиры преуспевающего бизнесмена. Пусть даже он и славится определенной известностью в не менее определенных кругах. К удивлению Струге, Выходцев подписал у прокурора постановление довольно быстро. Это можно было сделать и в течение последующих суток, не нарушая закон, однако в данном случае можно было натолкнуться на закрытые двери квартиры и разговор через них с дубоватыми охранниками. В Тернове выбить двери в квартире какого-нибудь коммерсанта, зайти, оторвать пару дверок у шкафов и уйти, не думая о последствиях, можно. Но в столице уже через пять минут после подобного десять телекомпаний одновременно начнут готовить на эту тему репортаж. Потом еще и бизнесмен выступит. А он обязательно окажется или председателем фонда помощи детям-инвалидам, или меценатом, золотящим купола церквей в деревнях области. В Тернове проще – фонд там всего один. Помощи местной футбольной команде «Океан» для перехода в первую лигу. И церковь одна. Ее уже позолотили.

Поэтому поступок Выходцева Антон Павлович одобрил.

Когда Струге увидел на третьем этаже искомого дома на Борисовских прудах семь одинаковых окон в ряд, на которых зияли девственной белизной новейшие пластиковые стеклопакеты, он уже не стеснялся того, что следователь прихватил с собой аж шестерых оперов из ГУВД. Если верить глазам, комнат в квартире было никак не меньше восьми, и о том, какое количество криминальных персонажей может находиться в этом необъятном преступном царстве, можно было лишь догадываться.

Поскольку окна располагались по всей протяженности между двумя подъездами, Выходцев отправил троих оперативников к соответствующей двери на третьем этаже в соседний подъезд.

– Струге, у тебя хватило бы фантазии – каким смысловым содержанием наполнить все комнаты в этой квартире? – спросил он Антона, ожидая доклада оперов.

Вскоре сыщики вернулись и сообщили одну странную новость. Оказывается, дверь соседней, «спаренной» квартиры, которую квартиросъемщик Лисс присовокупил к основной, намертво замурована.

– Действительно, странно… – Выходцев снял шапку и почесал затылок. – Не может быть, чтобы этот волчара не оставил запасного выхода!

Но опера клялись, что дверной проем заложен кирпичной кладкой, а на лестничной площадке присутствуют лишь две соседних двери. И, судя по их внешнему виду, проживают в тех квартирах либо пенсионеры, либо иные малоимущие семьи.

Если бы Выходцев сталкивался с подобной подлостью раньше, он прихватил бы с собой не шесть, а пятнадцать оперативников. И не долбился бы он сейчас в дубовые двери восемнадцатой квартиры дома на Борисовских прудах, и не искал бы двойного смысла в замурованной двери третьего подъезда. Однако он сделал то, что сделал. И уже через одну минуту переговоров, когда прозвучала вполне реальная угроза эти двери превратить в щепки, Выходцеву наконец открыли.