— Это невозможно вынести! — бушевала Сесилия.

— Вам лучше прилечь. Вы слишком много пережили сегодня. Позвольте, я провожу вас в спальню.

— Прилечь? — возразила герцогиня. — Ну уж нет, я поеду в Тауэр, найду Ричарда и потребую от него объяснений! А после этого я собираюсь воззвать к знати, которая услышит меня, сообщить всем о великом оскорблении, которое мне нанес этот человек. И не пытайтесь мне препятствовать. Я сейчас же прикажу, чтобы подали мою повозку.

— Вы уверены, что это разумное решение?

— Единственное в данной ситуации, — с чувством ответила герцогиня. — Ричард обязан относиться ко мне с сыновней покорностью и почтением. И уж я ему напомню об этом!

Анна переглянулась с Кейт, чьи мысли мучительно метались. Нет, это невозможно! Мажордом герцогини явно допустил прискорбную ошибку.

Взбешенная бабушка — маленькая решительная фигурка в черном — вышла из комнаты. Жена и дочь Ричарда остались вдвоем, но Анна упорно молчала. Она подошла к окну и долго смотрела на Темзу.

Наконец мачеха заговорила:

— Эта клевета не нова. Твой дядюшка Кларенс и мой отец Уорик выдумали все это много лет назад, когда плели заговор с целью сбросить короля Эдуарда. Понимаешь, они ненавидели королеву и Вудвилей. Мой отец считал, что именно он, самый знатный человек в королевстве, должен быть главным советником короля, и для него Вудвили были словно кость в горле. И другие знатные лорды относились к этому семейству ничуть не лучше. В результате случился мятеж, король Эдуард был низложен и бежал из страны. По его возвращении произошло крупное сражение при Барнете. — Голос Анны зазвучал тише. — Мой отец погиб. Никто, конечно, не верил этой клевете о твоей бабушке. Мой отец и Кларенс утверждали, что она якобы изменяла королю с простым лучником по имени Блейбурн, но то была грязная ложь. Ни грана правды. И хуже всего то, что ее родной сын Кларенс выдумал про свою мать эту гадость. А теперь, похоже, другой сын повторяет все те же клеветнические измышления.

— Но с какой целью он это делает? Зачем моему отцу возводить напраслину на родную мать?

— Да затем, — вздохнула Анна, — что Ричард сам хочет быть королем. Я это давно подозревала.

Кейт сидела с каменным лицом, упорно не желая верить собственным ушам.

— Было что-то фальшивое в той истории об оружии, которое, по словам милорда, сторонники королевы собирались использовать против него, — продолжала мачеха. — Говорят, что на самом деле это оружие было заготовлено еще при жизни короля и предназначалось против шотландцев. Потом, этот несчастный лорд Гастингс, которого поспешили убить без всякого суда, даже не дав ему исповедаться. Ну и что это такое, по-твоему, Кейт, если не тирания?

— Но ведь вы говорите о моем отце, — возмутилась девушка.

— И о моем муже, который стал мне как чужой! — воскликнула Анна с несвойственной ей страстью. — Господь свидетель — я любила Ричарда и была ему хорошей и преданной женой, но теперь больше его не знаю. Рядом со мной словно бы какой-то совершенно другой человек!

Кейт не могла в душе не согласиться: ее отец и в самом деле изменился, он перестал быть добрым, заботливым и понятным, каким всегда был в Миддлхеме, но она продолжала его любить и была полна решимости защищать до последнего. Дочь никак не могла поверить во все эти обвинения против него, хотя выдвигала их сама Анна, женщина рассудительная и предельно честная.

— На милорде лежит груз огромной ответственности, — возразила она мачехе. — Сама его жизнь подвергается опасности. Я не сомневаюсь, он был искренне убежден, что это оружие собирались использовать против него. И может быть… может быть… он верит, что… ну, что в клевете относительно моей бабушки есть зерно истины. Злые люди могли его убедить…

— Ричард никогда не был глупцом, — сказала Анна. — У него своя голова на плечах, он умеет отличать ложь от правды. И если он верит в эту клевету, значит хочет верить.

— Как вы можете говорить такое о моем отце?! — со слезами на глазах воскликнула Кейт. — Он хороший человек, и вы должны это знать! А что касается истории про мою бабушку и лучника — а вдруг оно на самом деле так и было? — И девушка бросилась прочь с террасы к себе в комнату. Ей хотелось побыть одной.

Кейт не видела бабушку до обеда следующего дня. Сесилия ни словом не обмолвилась о своей встрече с герцогом; она молча ела довольно простую пищу и слушала священника, который за трапезой всегда читал что-нибудь из Библии. Анна сидела рядом с Кейт и, как всегда, размазывала еду по тарелке; впрочем, сегодня аппетита не было ни у кого из них. Кейт не смотрела в сторону Анны. Девушка все еще не могла простить мачехе того, что она сказала вчера об отце. Когда обед закончился и Сесилия удалилась в свою часовню, Кейт тоже поднялась и, изобразив реверанс в сторону герцогини Анны, вышла в сад, где в задумчивости уселась под деревом.

На этой неделе в доме царило мрачное настроение. Старуха упорно не желала говорить о том, что произошло в Тауэре («Пусть это останется между мной и герцогом», — укоризненно отвечала она на все расспросы), и невестка держалась на расстоянии. Кейт чувствовала, что мачеха разочаровалась в ней, хотя на самом деле это она, Кейт, должна была бы разочароваться в Анне. Нет, девушка ни за что на свете не хотела, просто не могла поверить в то, что ее отец совершил что-то плохое.

Насчет коронации так пока еще ничего и не было известно. Лондон гудел, наполненный беспокойными, подозрительными простолюдинами, а также джентльменами и лордами, съехавшимися сюда со всей страны. Они сетовали на задержку и на расходы: бесконечно долгое пребывание в столице становилось разорительным. Кейт и Мэтти наконец-то ухитрились улизнуть из дома, прокравшись мимо стражника. Они отправились в сторону Смитфилда — хотя их и предупреждали, что выходить в город небезопасно, — и тут же оказались в самой гуще слухов и сплетен. Последние новости заключались в том, что герцог Бекингем отправился в Гилдхолл с обращением к мэру, и многие лондонцы двинулись в том же направлении, желая выяснить, что происходит. Кейт и Мэтти решили прогуляться вместе с ними и в числе прочих зевак видели, как Бекингем вышел из здания и ускакал по своим делам. Потом появились мэр, старейшины и шерифы, их немедленно окружила толпа, которая потребовала сообщить, что сказал Бекингем. Но Кейт осталась позади — она боялась, что ее сомнут, боялась того, что может услышать.

У Мэтти же, в отличие от подруги, не было на этот счет никаких предубеждений. Девушка протолкалась чуть ли не в первый ряд: поскольку она была хорошенькой, большинство мужчин пропускали ее, а один или два даже ущипнули за попку. Когда Кейт в последний раз видела свою горничную, та игриво улыбалась какому-то подмастерью. Но, вернувшись, Мэтти уже не улыбалась.

— Давайте пойдем куда-нибудь, где потише, — предложила она. — Я хочу вам кое-что сообщить.

Когда Кейт увидела выражение лица Мэтти, у нее перехватило дыхание. Девушка предчувствовала: ей нелегко будет выслушать то, что скажет подруга.