– Ведь делаем мы это ради удовольствия, а что способно причинить удовольствие – вопрос второстепенный. Люди никогда не изживут ограничений из своих умов и вечно будут шествовать под эгидой стереотипов. В наших силах – попытаться расстроить этот скудоумный порядок вещей.

Бог

Скучающая Богиня Солнца и Удовольствий отмеряет центр залы, окидывает иных присутствующих холодных взглядом, с жаром улыбается преследующей помощнице и слугам велит подать кресло. Некто подтаскивает от обеденного стола стул, на что женщина обиженно фыркает и с проклятием на старом наречии отсылает неугодного прочь. Следующие слуги несут кресло из позабытой библиотеки в дальнем крыле резиденции Бога Жизни: ставят на обозначенный центр и наблюдают, как Луна вальяжно садится и закидывает ногу на ногу, а сигаретную спицу в рот.

– Кто желает станцевать для Богини? – громогласно вопрошает женщина. – И верните музыку, живо.

Мелодия вновь расплывается по залам, шёпот расплывается по компаниям, которые они с самого появления вдовствующей женщины наблюдают за ней и только. Каждый её визит на вечере Бога Жизни (а они редки) особенны, броски, ярки. С момента погибели Яна, подруга его впервой выбралась на светский вечер за пределы монастырских земель.

– Присутствующие здесь боги тоже могут присоединяться, – злорадно смеётся Луна. – Кто порадует меня – получит благословение и нескромные дары.

Юная Богиня состоит из провокаций и яда.

Улыбаюсь её намеренному безумству: она не делает ничего из ряда вон выходящего, но отчего-то кажется такой и пугает окружающих.

– Шампанского, госпожа? – спрашивает склоняющаяся к ней с подносом прислуга.

– Ты оскорбляешь Богиню своим низким предложением и непочтенным взглядом, – скалится девочка с розовыми волосами и рвётся закрыть хозяйку.

– Малышка Райм, – презрительно кидает предложившая питьё. – Ты сменила поводок на строгий ошейник?

– Тащи вино из погреба правящего здесь прокажённого бога, – указывает Луна. – И впредь с уважением смотри на эту женщину, носящую имя фаворитки Богини Солнца, Удовольствий и Хозяйки Монастыря. – Затем ласковое лицо обращается к самой девочке: – Станцуй для своей госпожи, конфета. Иные гости ещё недостаточны пьяны, чтобы за поглаживание кошелька ползти мне на колени. Станцуй для Матери, и я награжу тебя.

– Для меня то удовольствие без награды, Хозяйка.

И щебечущая подступает к женщине: вертлявые бёдра лобызают спинку кресла.

Богиня Солнца и Удовольствий подобрала одежды помощницы к своим: на Луне брючный костюм угольного цвета, на Райм угольное платье.

Девочка с розовыми волосами танцует для своей госпожи и дразнит иных гостей. Напрасно она задорит их. Напрасно. Имя её будет на слуху, но не в лучшем свете. У них есть правила – хоть и противоречащие – и они желают их слушаться. Луна жестом приказывает приблизиться и гладит покачивающиеся бёдра помощницы.

– Так и хочется спросить, не мешаем ли мы ей своим присутствием, – в шёпоте огрызается одна из находящихся близ меня жён одного из богов, что с похотливой улыбкой наблюдает за химией меж танцующей и наблюдающей. – Кем она себя возомнила?

– Сначала сама танцевала для божка, теперь же внимает схожим ласкам.

– Смени тон: Бог Солнца может явиться в любую минуту.

– Нет никакого Бога Солнца, дурная. Она его сгубила. Сгубила и Хозяина Монастыря. Хорошие приятели, друзья в прошлом – к чему явился хаос в женском обличье?

– Это правда?

– Вдова в трауре, не видишь?

Помощница запрокидывает каблучок на кресло.

– Соблюдайте хоть какое-то приличие, – вторгается в танец одна из не вытерпевших жён.

– Что-что? – переспрашивает Луна, однако на говорящую не смотрит; разрезает воздух. – Соблюдать что? Разве слово это не подохло несколько столетий назад? Не смешите. Для чего эта резиденция? Для приличия и важных бесед? Она для вкушения этой Жизни во всей её мерзкой красе: цветы зла, будьте любезны, наслаждайтесь и не мешайте наслаждению иных. От того, что грязь ваша и похоть укроется за дверьми, где вы десятками меняетесь соками и партнёрами, правда не укроется от моих глаз и самой жизни.

Я наполняю бокал сидром и рассекаю зал, приближаясь к потерявшей влияние богине. До сего момента никто меня не видел; точнее – не замечал. За чёрными одеждами и утаенным взглядом легко оставаться безучастным; мне привычно, что Бога Смерти никогда не наблюдают, не вспоминают, не стерегут. Однако сейчас я выдаю себя. Иду к поставленному в центре зала креслу. Богиня Солнца и Удовольствий поспешно машет рукой в сторону помощницы – та перестаёт танцевать; смиренно и смирно встаёт подле. Луна тоже поднимается. Из уважения. И я ценю этот жест.

Протягиваю сидр и улыбку и желаю доброго вечера.

– Воистину доброго, стал таковым, – отвечает женщина, однако питьё не принимает; склоняется, чтобы я сам напоил её. Удивительно. Думаю, последняя наша встреча вынудила её изучить вопрос суеверий, касаемых Смерти, что гуляют средь безбожных богов, а потому поведение это – схоже создаваемому образу – вынуждает окрестить ещё более безумной. Угостить Бога Смерти – дурной знак; но отведать с его рук, что может быть отчаяннее? – Хороший выбор, – говорит Луна и пальцем подбирает побежавшую за уголки губ жидкость. – Желаете составить компанию? Два потерянных для общества социопата, что может быть лучше?

Женщина

Случай ли, судьба определяют события грядущей ночи и грядущих лет. Я отъезжаю по делам: без огласки и без приглашения. Без огласки, потому что никто кроме малышки Райм не ведает, по каким причинам я выгоняю машину и сама сажусь за руль. Без приглашения, потому что Хозяйку Монастыря обделили соответствующим письмом. Упомянутым делом оказывается приём у заносчивого Бога Войны.

Я выбираю чёрное платье с глубоким декольте и чёрную диадему. Перед выходом из Монастыря, Райм приглаживает меня по волосам и, поцеловав в оголённую ключицу, награждает украшением. Я лукаво прихватываю девочку за гуляющую тесьму плотно зашнурованного корсета, отчего грудь – приятно приподнятая – наливается ещё больше.

– Может, вы не хотите ехать, госпожа? – предлагает девочка и распускает заплетённую перед сном косу.

– Надо, конфета. Надо напомнить о себе, – отвечаю я и указываю на кровать. – Вернусь к завтрашнему обеду. Подождёшь?

– Подожду! Здесь! И начну сейчас же! – радостно объявляет девочка и падает на принадлежащую ей часть кровати.

Она кутается в одеялах, а я, награждая её прощальным поцелуем, ухожу.

И вот меня встречают тоскливые, озаряющиеся по ходу шага, лица. Я здороваюсь с посетившими вечер, как вдруг взглядом препираюсь с Богом Войны – хозяином бала. Несмотря на прошедший пятак лет, для меня он остаётся (как и при первой встрече, под боком Яна, в день торгов) юнцом с наглым прикусом.