В подвале не было внутренней отделки – цементный пол, трубы. Зато там был отдельный туалет, до нелепости чистая комнатка с красивым линолеумом на полу и ароматизатором, источающим запахи леса. Заходя туда, я закрывал глаза и представлял, как ветер колышет верхушки огромных сосен Северной Аляски.

Однажды я проснулся от страшного холода. При свете телевизора, который я забыл выключить, виднелся серебристый парок от моего дыхания. Перед сном я прикончил пару банок пива, и теперь мне так хотелось в туалет, что болел мочевой пузырь.

Обычно я укрывался большим лоскутным одеялом, которое сшила бабушка, но накануне облил его соусом и сунул в стиралку, а вытащить и высушить так и не удосужился. В поисках чего-нибудь на замену я полез в ящик со старым тряпьем и нашел там разное барахло из моего детства: толстое покрывало с персонажами «Звездных войн», красное одеяльце с целой эскадрильей «фоккеров»… Все это было слишком маленькое, и я укрылся сразу несколькими тряпками, расправив их на ногах, животе, груди.

Мне стало теплей, и я уснул, но потом все это сбилось; я лежал, сжавшись в комок и обхватив себя руками. Ступней вообще не чувствовал, как будто мне их уже ампутировали из-за обморожения.

В голове стоял туман. Проснулся я не до конца. Нужно было помочиться. Нужно было согреться. Я встал и в потемках побрел в туалет, оставив на плечах самое маленькое одеяльце. Спросонок мне казалось, что ноги у меня все еще поджаты, хотя при этом я двигался вперед. И только когда я оказался перед унитазом и посмотрел вниз, я увидел, что ноги у меня и вправду поджаты, и ступни не касаются пола. Они висели над сиденьем унитаза.

Стены вдруг куда-то поплыли, голова у меня закружилась. Однако испытал я не шок, а какое-то сонное удивление. Думаю, в глубине души я всегда надеялся, что однажды снова полечу.

Собственно, это был не полет, а скорее парение. Я опять завис как яйцо в малоустойчивом равновесии. Руки нервно болтались. Пальцами одной я зацепился за стену и частично обрел опору.

Одеяло начало соскальзывать с плеч, и я поспешно опустил глаза, словно из-за неосторожного взгляда мог упасть. Боковым зрением я видел атласную кромку одеяла и кусочек желто-красного шеврона. На меня опять накатила дурнота, и я покачнулся. Одеяло соскользнуло, в точности как четырнадцать лет назад, и упало. Сразу же упал и я, стукнулся коленкой об унитаз, а рукой попал внутрь, в ледяную воду.

Потом я сидел со своей накидкой на коленях и смотрел, как на стены подвала ложатся первые серебряные пятна рассвета.

Накидка оказалась даже меньше, чем я помнил, длиной примерно как большая подушка. Аппликация-молния была на месте, только с одного конца немножко распоролся шов. А отцовский шеврон держался крепко, и молния все так же пронзала его огненно-красное поле.

Ясно дело: мама и не думала отправлять мою накидку на свалку. Она никогда ничего не выбрасывала – вдруг зачем-нибудь да пригодится. У нее была мания сохранять все свои вещи, а уж экономить она любила до одержимости. В ремонте не разбиралась совершенно, однако ей и в голову не пришло кого-нибудь нанять. Уже было ясно: в моей комнате так и останется разгром, а мне предстоит жить в подвале, пока мама не начнет ходить под себя. То, что она считала независимостью, было обычной нищебродской спесью; мне это очень скоро осточертело, и я перестал ей помогать.

Размеры накидки все еще позволяли мне обвязать ее вокруг шеи. Я долго сидел на раскладушке, поджав под себя ноги, – ни дать ни взять голубь на карнизе. Накидка едва доставала мне до поясницы. Пол был рядом, но я смотрел вниз словно с десятиметровой высоты. Наконец я оттолкнулся.

И повис в воздухе. Я болтался взад-вперед, однако не падал. Воздух застрял у меня в легких, и я не сразу заставил себя выдохнуть. Получилось громко и хрипло, как у лошади.

Стук деревянных сабо у меня над головой в девять утра я проигнорировал. В десять мама сделала еще одну попытку, на этот раз она открыла дверь и крикнула:

– Ты когда вообще поднимешься?

Я завопил, что давно поднялся. Причем не соврал: я уже несколько часов висел в полуметре над землей. Говорить о полете было бы не совсем верно. Летает Супермен. А тут лучше представить человека, сидящего на ковре-самолете с прижатыми к подбородку коленями. Теперь убрать ковер – и получится верное изображение.

Скорость у меня была только одна, я бы назвал ее размеренной. Я перемещался как платформа на параде. Чтобы двигаться вперед, стоило лишь посмотреть вперед – и я плыл, словно под действием невидимой струи, эдакого метеоризма богов.

Вначале мне было трудно менять направление, но потом я научился действовать подобно тому, как действует гребец в лодке. Во время движения я одну руку выбрасывал в сторону, другую поджимал. И поворачивал – вправо или влево, в зависимости от того, куда направляло меня воображаемое весло. Стоило мне приспособиться, и я вошел во вкус. Такие закладывал виражи, что дыхание перехватывало.

Для подъема следовало откинуться назад, как в кресле. В первый раз я так резво подскочил, что въехал головой в медную трубу, и перед глазами у меня заплясали созвездия черных точек. Но я только рассмеялся и потер шишку, которая наливалась у меня посреди лба.

Почти в полдень я совершенно обессиленный упал на постель. Мышцы живота болели. От голода кружилась голова. Лежа под простыней – в подвале стало теплей, – мысленно я все еще парил в воздухе. Закрыв глаза, уносился в сонные дали.

Ближе к вечеру я снял накидку и пошел в кухню сделать себе бутербродов. Зазвонил телефон, и я машинально взял трубку. Звонил мой брат.

– Мама говорит, ты ей не помогаешь с ремонтом, – заявил он.

– Спасибо, у меня все хорошо. А у тебя?

– А еще она сказала, ты целый день торчишь в подвале и смотришь телевизор.

– Ну, не только, – возразил я. Оправдываться мне не хотелось. – А если ты за нее так переживаешь, рванул бы сюда на выходные и помог бы.

– На третьем курсе медицинского не очень-то рванешь. У меня график, все расписано. А на той неделе я как-то раз десять часов провел в реанимации. Уже и смена кончилась, а у одной старушки открылось вагинальное кровотечение…

Тут я хихикнул, и Ник сердито замолчал. Затем продолжил:

– Я задержался, чтобы проследить, все ли у нее нормально. Вот и тебе бы так. Найди дело, которое поможет тебе подняться.

– У меня уже есть.

– Что у тебя есть? Чем ты, например, сегодня занимался?

– Сегодня… сегодня особенный день. Я всю ночь не спал, потому что, как бы сказать… перемещался туда-сюда. – Я опять не удержался и хихикнул.

* * *

Я спрыгнул с края крыши, словно ныряльщик в воду. Внутри у меня все окаменело, волосы на голове шевельнулись, меня прошиб ледяной пот – я ждал падения. Вот и конец, подумал я; мне пришло в голову, что сегодняшнее утро, все эти полеты в подвале были бредом, фантазией сумасшедшего, а теперь меня угробит вполне реальная гравитация. Однако я лишь нырнул, а потом выплыл. У меня за плечами трепетала детская накидка.