– Можно назвать и так.

– А не сказал ли звонивший, что предыдущая бомба сработала и так далее?

– Нет… Была и предыдущая бомба?

– Думаю, да. Хотя точно не знаю. Какие требования он выдвинул?

– Хорошие требования. Пятьдесят миллионов долларов на счета каких-то фирм-однодневок… Кипр, Каймановы острова, Андорра…

– Поджог вагона – это предупреждение, второй этап – поджог всего, что осталось внизу?

– Да…

– Понятно… Значит, так: мне нужны будут карты с нанесенными – слушайте: освобожденными и еще загруженными туннелями, местами, где производится погрузка вагонов, типичными маршрутами вагонов, составов – вплоть до пункта назначения. Отчеты МЧС и МПС о происшествиях за последний месяц – в стокилометровой полосе вдоль этого маршрута. Может быть, что-то не совсем обычное… не знаю. Дальше: какие-нибудь документы, пусть самые второстепенные, о контактах с этим чертовым холдингом. И… и… все пока. Да, обязательно держите вертолет наготове, хорошо?

Ираида, наверное, задремала – потому что в какой-то момент (проснувшись?) всей кожей, всем существом своим остро ощутила нелепость, чуждость, мрачность окружающей обстановки. Это было настолько похоже на те зловещие сны, что преследовали ее на пути в Тамбов, в самом Тамбове и еще несколько дней после, что она не смогла сдержать стон…

Помещение, в котором она сидела, было огромным, перекошенным и состоящим из отдельных, не скрепленных между собой частей. Лампы в колпаках висели в темноте, опираясь на конусы света. Зловещие фигуры, две или три (невозможно понять), тоже будто бы составленные из тяжелых малоподвижных фрагментов, склонялись над массивной столешницей, свободно парящей высоко над полом. На стене, заполняя собой глухой провал, бугрился тяжелый жесткий занавес. Кажется, он частично обволакивал какую-то неподвижную фигуру – вроде бы статую…

И, как идол с профилем индейского вождя, неподвижно сидела Хасановна, зажав зубами янтарный мундштук с погасшей покосившейся папиросой. Стон Ираиды будто бы разбудил ее…

Она со скрежетом развернулась и сказала, еле шевеля сухими губами:

– Коршун… Кор… шуннн…

А Крис обхватил руками голову и опустился на корточки.

– Рядом… Рядом…

Ря… – отлетело от стен. – Доммм… Ря… Домммм…

А потом – словно из жизни, как из киноленты, выхватили кусок – Крис показал на карту и сказал:

– Где-то здесь. Петр Васильевич, направьте туда саперов, пусть ищут. Даже если и полыхнет, место не слишком людное. И вот еще что: выкуп требуют не те, кто заложил бомбу.

– Почему вы так… – начал было генерал, но осекся. Крис не заметил этой реплики.

– Попросите саперов, чтобы хоть какая-то часть от бомбы осталась живой, мне надо на нее посмотреть. Теперь дальше: кто ведет дела с холдингом?

– Техотдел…

– Любого, все равно кого – вызовите и поговорите с ним.

– О чем?

– Да о чем угодно. О видах на урожай, о погоде…

– Сейчас еще утро… подождите, я подумаю. А, сообразил.

Генерал поднял трубку:

– Стас? Проверь, по тревоге Смоленского вызвали? Да, из техотдела. Хорошо. Пусть зайдет ко мне. Да, срочно.

– А вот теперь мою команду надо где-то спрятать, – сказал Крис. – Есть тут подходящее укрытие?

– Найдем, – сказал генерал.

Про мою клаустрофобию я ничего плохого сказать не могу: она всегда вела себя более чем скромно и довольствовалась совещательным голосом. Но сейчас бедняга, похоже, решила взять реванш за все свое предыдущее бесславное прозябание… Я с огромным трудом сдерживал себя, чтобы не думать о бетонных стенах и потолках, о толще земли над головой, о давящей на все это тяжелой мутной воде… Что-то было написано на моем лице, потому что Сильвестр неспроста подливал мне виски в бокал и пытался разговорить на какую-то интересную тему… и я вроде бы поддерживал разговор, но все равно ничего не понимал из сказанного.

Мы сидели в чем-то вроде комнаты отдыха: диван, старинная радиола, несколько кресел, на стене картина и очень кривая сабля. Я завидовал хронолетчикам: парни беззаветно спали. Хасановна разобрала свой «браунинг» и протирала детали кусочком замши. Ираида выпросила у нее блокнот и что-то рисовала там. Мне показалось, что рука ее дрожит. И смотрит она не на страницу, а сквозь нее.

– Непросты дела твои, господи… – раздумчиво протянул Сильвестр, разглядывая бокал. – Значит, Дора Хасановна, старые это ваши знакомцы, да? И что же там дальше-то происходило, не помните?

– Как не помнить, – Хасановна усмехнулась. – Вернулись гаврики и такой отчет написали, что вывели весь проект из-под крылышка Феликса Эдмундовича и перевели в непосредственное подчинение Рабкрину. В ОГПУ зачистку провели, всех посвященных, а Рабкрину ненужных – в распыл. Да и сам Феликс долго не зажился после этого, через полтора месяца всего заказал Шопена…

– Молочка, говорят, несвежего выпил? – спросил, криво усмехаясь, Сильвестр.

– Может, и молочка, деталей не знаю. Потому как именно в те дни вторую экспедицию послали, на сверку данных. Но – не долетели товарищи наши до цели, и потом Шпац со Стрыйским вычислили, что упали они где-то году в восемьдесят третьем, поздней осенью или зимой. Искать их после пытались, да не нашли. Третью экспедицию только полтора года спустя сладили, к десятой годовщине Революции приурочили – ну и отправили, понятно, в две тысячи семнадцатый год… Один только вернулся живым, да и то скоро от инфлюэнцы сгорел. Но рассказать успел, что там голод, монархия и поповское засилье. Да… Ты, Сильвестр, не обижайся, говорю как есть.

Тот кивнул. Очень серьезно кивнул, без тени усмешки.

– Проект, понятно, запретили и материалы по нему уничтожили, сотрудников всех в расход пустили, один только Панкратов исчез. Долго его потом искали по всей стране, но – сумел укрыться от карающих органов…

– А сама? – тихо спросил Сильвестр.

– Я была секретным комиссаром Рабкрина, и меня санкциям подвергнуть мог только председатель товарищ Потапкин. Пришлось, конечно, некоторое время потрудиться на бумажном фронте, не без того, но потом вновь вернулась к живому делу: техником-электриком в лабораторию спецотдела ОГПУ к товарищу Гопиусу и профессору Барченко. Необыкновенно интересная работа была ими проведена в области некробиотики. Можно сказать, экспериментально доказано было существование души…

И тут меня будто качнуло какой-то волной.

– Хасановна! А эти парни в своем рапорте встречу с тобой отметили?

Она прервала на полуслове свой рассказ и посмотрела сначала на меня, потом на спящих.

– Нет… Скрыли, значит. Они вообще не упоминали об остановке в девяносто восьмом году. Вот ведь… уклонисты скользкие…