– Сам не хочу, – усмехнулся Оле-Лех. – Ладно, давай грузи в карету все, что нам пригодится, окорока и другие припасы. – Он подхватил бочонок бренди галлона на два, не меньше. – Это я понесу.

Тальда с опаской посмотрел на таз с водой, сдобренной теперь смытой кровью и бренди. Оле-Лех хохотнул про себя, оруженосец отчетливо боялся заразиться ядом, который, возможно, они вымыли из его раны. Раньше-то он обыкновенно даже купался в той воде, которая оставалась после рыцаря в кадушке. Но к этому теперь следовало привыкать, по крайней мере, на некоторое время. Рыцарь вырвал факел покрупнее из державки на одном из столбов и вышел.

Ветер немного поутих, и дождь стал малозаметным, моросящим, но все же в свете пламени капли слетали сверху безостановочно. Пока они с Тальдой волновались из-за укуса владелицы замка Титуф, возница делал свое дело.

Кони рвали тела егеря и тавернщика так, что даже Оле-Леха, который считался крепким как камень солдатом, замутило. Возможно, потому, что тавернщик действительно оказался волосатым, а эльфы к человеческим волосам испытывают стойкое отвращение, и рыцарь сейчас некстати припомнил, что он на три четверти эльф, или на две трети, или еще как-то…

После того как кони наелись и выпили едва не четверть того немалого бочонка бренди, который обнаружился в таверне, да и возница сожрал неожиданно для рыцаря целый окорок, запив его все тем же бренди, а Тальда, беспрерывно что-то жуя, загрузил карету едва не до верха, они тронулись в путь. Кони на этот раз не летели, будто на крыльях, они почти… ступали с нормальной скоростью. Тальда, захмелев и разнежившись от сытости, все же пару раз высунулся в окошко, чтобы посмотреть, что происходит с возницей. Наконец он сообщил:

– Франкенштейн наш говорит, сахиб, что они отяжелели от жратвы.

Оле-Лех уютно дремал в углу кареты, ему на то, с какой скоростью они теперь едут по ночному лесу, было наплевать. Но Тальда не унимался, он снова высунулся в окошко и прокричал вознице:

– Эй, ты там не спишь, приятель? – Снова влез в карету, уселся поудобнее. – Говорит, что задремал лишь немного. Оказывается, ему и спать нужно… Ну да к утру понесут быстрее, спи спокойно, сахиб.

Как будто Оле-Лех возражал против такой неспешной езды… Но под утро действительно кони пошли быстрее. Рыцарь это ощутил по более сильным и резким толчкам, по более частому перестуку колес, по резкому давлению непрекращающегося дождя, который теперь уже не шуршал по крыше, а долбил в переднюю стенку их экипажа. Он протер глаза, выглянул в окошко, рассвет едва занимался, но был хмурым и неверным, как и полагалось ему в дождливый день. Вместо приветствия Тальда проговорил угрюмо, сонным голосом:

– Эх, надо было сжечь ту таверну, а я не догадался!

– Это верно, – согласился Оле-Лех. – Но без тавернщика, возможно, найдутся добрые люди, которые позаботятся о том… Местные-то, я уверен, все знают про обитателей замка и давно уже точат на них ножи, недаром таверна была таким частоколом окружена.

– Господин, а я еще удивился тогда… Чего они все опасаются?

И оруженосец уснул, не обращая внимания на крики и понукания их возницы, которые он, возможно, слышал, в отличие от рыцаря.

Звук вернулся, когда они выехали из леса, и, хотя через пяток миль они снова попали в другой лес, он больше не прекращался. Оле-Лех посчитал это подтверждением, что лес с замком метаморфов был действительно заколдованным, возможно, он стоял даже в каком-то соседнем измерении с нормальной здешней местностью. Оле-Лех слышал, что такое бывает – что-то находится рядом с чем-либо обычным настолько, что порой и смертные могут в него попадать, а могут… и не попадать, тут уж как-то все было сложно. И думать об этом, если честно, не хотелось.

Теперь они катили прямехонько на звук, Оле-Лех подсказывал направление на перепутьях, а Тальда для верности эти приказы на всякий случай повторял вознице, хотя рыцарь и сам видел, что франкенштейн его понимает. Но темнокожий орк был в эти дни неимоверно суетлив и слишком часто приглядывался к своему господину. Лишь к исходу третьего, кажется, дня он спросил:

– Так, значит, сахиб, эта слюна матер… матаформы… ну чудища, все же не подействовала?

– Она же не вампиршей была, – отозвался Оле-Лех рассеянно, потому что слышать усиливающийся звук магического призыва и разговаривать было трудновато. – Хотя не исключено, что когда-то питалась и вампирами… В том лесу, возможно, жили разные сущности, пока не появились эти, которые всех прочих сожрали… Впрочем, я читал, что и не от каждого укуса вампира возникает заражение, иначе бы нормальных сущностей давно не осталось.

– Хорошо, коли так, – не совсем понятно высказался Тальда и заметно повеселел.

Но слюна той мегеры все же на Оле-Леха подействовала, он только не хотел признаваться Тальде. Потому что подействовала довольно необычно, он вдруг стал понимать, как нужно летать, если бы у него были крылья, или хорошо представлял себе змей, когда они клубком греются на горячем от солнышка камне, или как думают люди, если смотрят на него… Это было просто и в то же время очень странно для него. Прежде таких мыслей у него не бывало, прежде у него подобные ощущения и возникнуть не могли.

И еще, все эти новые… впечатления были очень, просто необыкновенно телесны, ощутимы, определенны, едва ли не навязчивы. Но совсем уж неприятными они не были, пожалуй, рыцарь испытывал что-то вроде радости новизны, яркости открытия, когда на него накатывала очередная волна таких вот… переживаний. И с ними вполне можно было примириться, потому что главному они не мешали – Оле-Лех был твердо убежден, что они едут туда, куда им и нужно попасть.

На пятый день, когда и запасы, награбленные в лесной таверне, подошли к концу, и возница, по словам Тальды, уже порыкивал, что неплохо бы снова устроить привал и подкормить коней, они вдруг вырулили на очень широкую дорогу, тут могли разъехаться три экипажа в ряд. По ней беспрерывно топали самые разные смертные, сновали самые разные повозки, встречались даже какие-то арбы с тяжелыми, сплошь деревянными колесами, запряженные волами, и очень часто стали встречаться посты вооруженных стражников, которые иногда брали с обывателей плату за проезд, а иногда просто следили, чтобы непорядка какого-нибудь не случилось.

Ехать тут приходилось чинно и спокойно, не топча людей или телеги, даже и тех, которые, бывало, загораживали путь, потому что карета неожиданно стала видна всем, и слишком многие теперь провожали ее взглядами, порой любопытными, порой равнодушными, как и положено степенным, неторопливым провинциалам. Их возница понял это раньше, чем рыцарь или Тальда, и теперь не гнал коней, хотя пару раз и торопился расчистить путь, ожигая кнутом непонятливых и мешающих ему смертных или запряженных в их телеги и возки коней. Впрочем, все и так спешили уступить дорогу черной карете, которую легко несли не очень-то похожие на обычных лошадей черные кони.

К концу восьмого, кажется, дня после стычки в лесном замке они оказались перед довольно большим городом, стоящим на берегу озера, укрепленным, с флагами на башнях и частыми остроконечными крышами за крепостной стеной. Тут и следовало искать того, кого выбрал медальон, который теперь ярко и сильно светился голубым цветом.