– Ты вообще в адеквате? – обижается до звенящих в голосе слез. Сжимаю пальцы на решетке.

– Нет. Похоже, нет.

Я страшно, невыносимо ее ревную. Никогда не думал, что способен на такие эмоции. Я отравлен ими, как радиацией. Еще немного, и начну светиться в гребаной темноте.

– Ты же сам его вместо себя оставил.

Оставил, да. И уже тысячу раз пожалел об этом.

– Это он помог здесь все устроить?

Верится с трудом. Если уж я не смог, то Герман не смог бы тем более. Тогда кто вписался? Куда Нина вляпалась, желая облегчить мне жизнь? На какие пошла сделки? И с кем?

– Нет. Это не телефонный разговор. Просто подожди немного, и тебе все объяснят.

Ладно. Ладно, Ставрос. Включи больше адеквата. Что ты и впрямь как пацан сопливый. Истерики несолидные и понятные лишь тем, кто эту сторону жизни познал.

– Хорошо. Я…

– Что?

Хочу сказать «Я люблю тебя». Но разве можно об этом говорить по телефону?

– Я не против свидания. Если ты все еще хочешь меня увидеть.

Уж при личной встрече я даже через стекло из нее информацию вытрясу.

– Очень. Я поручу Никите все организовать. Позвонишь мне еще?

– Со звонками вряд ли часто получится. Напишу.

– Я могу еще что-нибудь для тебя сделать?

– Пришли свою фотографию.

Блядь. До чего я дожился?

– Ладно, – выдыхает сипло, дышит часто. Завелась моя Лунопопая. Твою же мать! Слышу в отдалении шаги. Сбрасываю вызов. Прячу телефон под подушку, хотя все всё прекрасно понимают, видимость приличий нужно соблюсти.

Пялюсь в потолок, покрытый давно истрескавшейся побелкой. Прокручиваю наш с женой разговор. Черт! Ну, я и дебил! Бессилие скручивает. Разворачиваюсь. Бью в подушку кулаком, чувствуя вибрацию. Хватаю телефон. Открываю мессенджер. На фото мы с Ниной. Дома. Счастливые и улыбчивые. На заднем фоне – беседка и цветущий сад. Я не помню, когда мы сделали это фото. И кто нас щелкал, не помню. Зажрался, дурак. Думал, всегда так будет. Любимая женщина, дети, дом. Собаку хотел завести, но все откладывал. Там, в этом моменте, замечал ли я так отчетливо, как сейчас, восторг, с которым она на меня смотрит? Ее безупречную красоту замечал? Наверное. Башню мне от нее сносило.

«Такое фото?»

«Это старое. Хочу новое. Погорячей».

Присылает фото растаявшего мороженого на фоне моря. Смеюсь, наверное, впервые за несколько недель.

«Не то».

«То я не могу. Мы с Викой в саду работали. Я вся потная, грязная и разгоряченная».

«Аррр. ФОТО».

Проходит несколько минут, и мне на мессенджер все-таки падает снимок. Открываю дрожащими руками. Ну, че, Николоу, напросился? Получай! Она и правда очень горячая. И потная, да. Рыжие прядки выбились из высокого хвоста и липнут к румяным щекам в веснушках. Кожа у нее, как у всякой рыжей, изумительная. Губы закушены. Во взгляде – смущение и огонь. Непонятно, кстати, чего больше. Хлопковый топик в мелкий цветочек расстегнут. Одна пола прикрывает ее роскошную грудь, а из-за второй стыдливо выглядывает сосок.

Я дрочу на фото собственной жены?

А какие, блядь, варианты?

«То?»

«Угу. Я просто обкончался».

Еще несколько месяцев назад мне бы в голову не пришло вести с кем бы то ни было подобную переписку. А сейчас веду. И мне это пипец как нравится. Хотя, конечно, вживую было бы несоизмеримо лучше. Тоскливо веду пальцами по раскрасневшемуся лицу жены на экране. Нина не отвечает, наверняка смутившись.

«Бросай грабли, Лунопопая, и беги меня догонять».

Заставляю себя отлепиться от телефона, потому что шаги цербера опять приближаются.

– Николоу, на выход.

По правилам я обязан встать мордой к стене. Я так и делаю, но в последний момент вспоминаю о телефоне. О нестертых фото в нем, о нашей переписке. И дергаюсь. Не могу допустить, чтобы кто-то увидел их.

– Куда, Грек? У тебя свиданка с адвокатом.

В воскресенье? Да что происходит вообще?! И конвоир мой какой-то нервный. Ладно. Потом сотру. Идем по гулким коридорам к комнате для допросов.

– Слава Богу. Ну, хоть ты-то мне объяснишь, что за кипиш? – захожу и… осекаюсь, заметив, что Азаров здесь не один. Прищуриваюсь и, наконец, все становится на места. – Василий Петрович?

– Ну вот! – почему-то радуется тот. – И объяснять ничего не надо. Приятно иметь дело с понятливыми людьми. – Протягивает мне руку. Конвоир, замешкавшись, снимает с меня браслеты. Что, парень, переменилась власть, да? Очень на то похоже. Сердце сдавливает невидимой рукой.

– Вы не представляете, как я рад вас видеть.

– Никак засиделся? – вскидывает брови тесть. Но его простодушный взгляд хер меня проведет. Я буквально чувствую, как он меня считывает. Да и пусть. Не за себя ведь я, в самом деле, переживаю!

– Да что я? Вы дочку прикройте.

– Как? Мне сказали, ты этот вопрос закрыл.

– Так-то оно так, но мне спокойней будет от понимания, что она не одна.

– Ты поэтому меня сейчас искать стал? – кивает на стул.

– А? Нет, – сажусь. – Нет, что вы. Это после похорон тещи такая идея нам пришла в голову. Когда мы деньги ваши нашли.

– Какие деньги?

– Алименты. Вам Нина, что, ничего не рассказала?

Тесть дергает головой. Вкратце обрисовываю ситуацию.

– Она же до этого всерьез верила, что вы ее знать не желаете, – пожимаю плечами, – а тут усомнилась. И вот.

– Какая же сука! – тесть у меня, судя по всему, мужик что надо. Исходящая от него злость – такой силы волна, что я невольно отшатываюсь.

– Да вы не переживайте, Василий Петрович, Нине это не помешало стать умницей. С дочкой вам повезло. Она такая… вы бы знали. Умненькая, нежная, верная. Вот за это надо переживать. Прошлое ее не сломило, а настоящее может. Тут я виноват.

– Ну, про дочь можешь мне не рассказывать. Я с ней уже неделю бок о бок.

– Как неделю?

– Не сразу ж мне к тебе было мчаться. Сначала надо было перетереть кое с кем. Тут и в столице. Люди серьезные, сам понимаешь.

– И? Нина в безопасности?

– Так давно уже. – Пожимает широкими плечами. – Никита Семеныч сказал, что ты из-за нее на сделки пошел?

– Да что за бред? Что значит – из-за нее? Начнем с того, что Нину тронули лишь потому, что она моя.