– Либо ты очень наивная девица, либо прожжённая интриганка, – тихо произнёс он. – В любом случае я срочно должен указать тебе твоё место…

Дальше его отповедь прервал оглушительный треск, за которым послышался ещё более оглушительный звон.

Мы стояли ближе всех к двери, поэтому первыми поняли, что произошло: снаружи, в коридоре, прямо перед дверью в бильярдную, с потолка сорвалась хрустальная люстра. Её висюльки разбились на тысячи осколков, которые теперь покрывали весь пол. С потолка сыпались остатки штукатурки, в лепной розетке одиноко покачивался электрический провод. К счастью, обошлось без жертв: в коридоре в это время никого не было. Пока остальные гости облепили дверной проём, с любопытством обозревая масштабы катастрофы, а Роман Монфор успокаивал их: «Ничего страшного не случилось, господа! Всё в порядке. Подождите в баре, пока персонал не уберёт осколки», мы с Беном воспользовались суматохой, чтобы сбежать через библиотеку, находившуюся за углом. Мы снова очутились на потайной лестнице, но теперь в молчаливом согласии припустили не вниз, а вверх по ней.

– Что это было? – закашлявшись, спросила наконец я, когда мы достигли второго этажа. – Как ты думаешь, может, старый Штукки всё же был прав, когда предостерегал нас от демонов и злобных духов?

– Конечно прав, – сухо ответил Бен. – Мой отец – самый злобный дух, какого я себе только могу вообразить. Извини, пожалуйста, что он так…

– Да ладно. И потом, по существу-то он прав. Мне там совершенно нечего было делать.

– Это из-за меня, ведь это я притащил тебя туда.

Мы медленно поднимались по ступенькам, а Бен виновато молчал.

– Слушай, куда мы идём? – наконец поинтересовалась я.

– Понятия не имею. Куда-нибудь подальше. – Бен криво ухмыльнулся. – Хотя постой-ка… Ты уже была на самом верху, на крыше?

– На самом верху? – Я покачала головой. Хотя и собиралась неоднократно подняться туда, но так и не добралась.

Вообще-то на крышу нужно было подниматься через мужское общежитие, но Бен воспользовался своим привилегированным положением, провёл меня через коридор, ведущий к квартирке своего дяди, и открыл потайную дверь в панели, которая снаружи выглядела как дверь в кладовку. За дверью, однако, обнаружилась не кладовка, а крутая деревянная лестница, закончившаяся ещё одной дверью, которую Бен услужливо распахнул передо мной.

Снаружи пахнуло морозной свежестью, и мы оказались на крыше. Я с изумлением огляделась. Мы стояли на балкончике, окаймлявшем стеклянную крышу главной лестницы, которая в этом ракурсе точь-в-точь напоминала крышу старинной теплицы. Сквозь стеклянные панели между тонкими металлическими прутьями наружу просачивался мягкий свет люстр, придававший происходящему оттенок нереальности.

– Осторожно, не поскользнись! – предупредил Бен.

Днём с балкончика наверняка открывалась потрясающая панорама. Я осторожно облокотилась о балюстраду, вытянула шею и посмотрела вниз. Далеко-далеко под нами, около катка, лежал наш снежный дракон. Отсюда он выглядел спящим.

– Как высоко! – удивилась я и, осторожно переступив порог, перешла на другую сторону балкончика, но здесь вид вниз загораживала крыша южного флигеля.

Я встала к балюстраде спиной и запрокинула голову. Небо над нами было облачным и беззвёздным.

Бен облокотился на балюстраду рядом со мной.

– Мне ужасно жаль, что так вышло! – сказал он.

Я удивлённо воззрилась на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Что у тебя сегодня было столько неприятностей. Что я наговорил тебе гадостей. Мне очень стыдно. Ещё и отец по полной программе устроил тебе отповедь. А ведь сегодня сочельник, да ещё ты впервые проводишь его вдали от дома.

– Хм-м! – неопределённо хмыкнула я.

Обычно в это время я вместе с мамой убиралась на кухне, пока отец отвозил бабушку и деда домой на машине, а младшие братья, вместо того чтобы отправиться спать, бессовестно набивали себе живот рождественскими сладостями. Как всегда, мама заставала их за этим занятием слишком поздно, когда их уже начинало тошнить – либо Финна, либо Леона, либо обоих вместе. Поэтому мне приходилось домывать кухню одной, а родители в это время скандалили, выясняя друг у друга, кто виноват в том, что так вышло. Не могу сказать, чтобы я сильно скучала по домашнему Рождеству.

Бен, видимо, истолковал моё молчание как-то иначе и осторожно погладил меня по руке.

Ажиотаж вокруг упавшей люстры, по-видимому, благополучно закончился. Во всяком случае, через открытое окно бара до нас снова доносились звуки рояля.

А ещё запахло табачным дымом.

Я молча перебирала в памяти события, случившиеся со мной с утра: утренняя кормёжка стайки Хуго, игры в снегу, ужас, который я испытала, когда обнаружила Тристана в панорамном люксе, и момент, когда господин Людвиг снова надел обручальное кольцо на палец супруги, тронувший меня до слёз. А ещё дуэт Павла и старого Штукки в прачечной.

Мне с трудом верилось, что всё это произошло в течение одного-единственного дня. Скажу честно: ссора с Беном, встреча с его отцом в баре и высокомерные взгляды, которые на меня бросали Элла и Гретхен, оставили неприятный осадок на душе. Если задуматься, наверняка я могла вспомнить ещё множество других моментов этого дня, которые тоже были далеки от совершенства. Но речь шла не об этом. Сегодняшний день совсем не обязательно должен был быть идеальным, чтобы оставить о себе добрую память.

– В любом случае, это было самое захватывающее Рождество в моей жизни! – Я огляделась вокруг. – Слушай, ты тоже чувствуешь запах дыма?

Бен кивнул:

– Это фрейлейн Мюллер. Она курит сигару.

– Что?! – Кто угодно, только не фрейлейн Мюллер!

– Тс-с! – Бен рассмеялся. – Об этом никто не должен знать! Это её тайная страсть. Насколько я знаю, единственная. Каждый вечер месье Роше выдаёт ей гаванскую сигару из хумидора – гостиничного шкафа для сигар. Она, конечно, принципиально платит за неё.

– Ну естественно. – Мысль о том, что каждый вечер после работы фрейлейн Мюллер стоит у окна своей комнаты и одна-одинёшенька тайком курит сигару, навевала на меня грусть. – Вообще-то дым от сигары пахнет приятно, во всяком случае издалека. Мне даже захотелось попробовать покурить. В конце концов, я же решилась на грушевый шнапс!

– Знали бы об этом твои родители! – заметил Бен. – Они бы решили, что тебя тут вконец испортили.

Какое-то время мы просто стояли рядом и слушали музыку, доносившуюся снизу. Похоже, пианист исчерпал свой рождественский репертуар и перешёл к популярным песенкам всех времён и народов. Без куртки становилось прохладно, но уходить не хотелось.

Спустя пару минут мы одновременно открыли рты, чтобы задать вопросы.

– Мир восстановлен? – спросил Бен.

А у меня вырвалось: