Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вкусно, да? – Павел переводил взгляд с меня на Бена и обратно. – Муж сестры Штукки сам его гонит. – Он снова наполнил доверху стаканы.
– Если я выпью ещё, то уж точно увижу воротник не только вокруг луны, но и вокруг чего-нибудь похлеще, – быстро произнесла я и на всякий случай прикрыла ладонью стакан, чтобы мне больше не подливали. Хорошо, что перед прачечной мы с Беном завернули на кухню и съели по пирожку. Ссора испортила нам обоим аппетит, поэтому больше в нас ничего не влезло, и теперь я сожалела об этом.
Старый Штукки откашлялся:
– Мрзная нчь!
– Что-что?
– На свте вское бвает, – уточнил старый Штукки, проникновенно глядя на меня. Вместо привычной лукавой улыбки его лицо, выдубленное бурями и метелями, испещрили озабоченные морщины, светлые глаза словно глубже забрались под брови. – Злбные дхи и грные дмны врвтся на свбду и исксают нс, лдей, а мы, дрки, пддмся искшнию.
Наверное, немецкие тексты оперных арий казались Павлу примерно такой же белибердой. Теперь я понимала, что он чувствует. Кто, чёрт побери, эти «злбные дхи»?
– На Святки всякое бывает, – подсказал мне Бен полушёпотом. – Злобные духи и горные демоны вырываются на свободу. – Он замолчал.
У меня по спине опять побежали мурашки. Почему, высказывая подобные пророчества, старый Штукки так пристально смотрел именно на меня?
– Вырываются на свободу и искушают нас, людей, а мы, дураки, поддаёмся искушению, – продолжил наконец Бен, не сдержав улыбки. – Кажется, он имел в виду Тристана Брауна из номера 211.
– Ха-ха, очень смешно! – прошептала в ответ я. – Слушай, тебя не пугает то, что говорит Штукки? И то, как он это говорит?
Бен посмотрел на меня с весёлым недоумением:
– Ты, конечно, не понимаешь, что говорит Штукки, зато он тебя прекрасно понимает, Фанни.
– Инстрнцы – дло ткое, – заметил Штукки.
– Извините, – смущённо пробормотала я. – Но мне кажется, что вы и правда рассказываете жуткие вещи.
– Да, и поэтому на сегодня хватит болтать про духов. – Павел вновь поднял свой стакан. – Выпьем!
– Стрый Шткки хчет, чтбы вы… побереглись, – ответил старик, прилагая нешуточные усилия, чтобы говорить внятно. – В вздхе втает зло.
– Тогда давайте выпьем за то, чтобы зло нас не коснулось, – заметил Бен, также подняв свой стакан.
– И за Младенца Христа в яслях, – заключил Павел и снова осушил стакан одним глотком, будто это была вода. – Куда же запропастился наш добрый Петрус? – Он произнёс: «Петрю́с», с ударением на второй слог.
– Месье Роше хотел подождать, вдруг у кого-то из гостей появятся рождественские пожелания. – Похоже, Бен тоже относился к грушевому шнапсу с опаской, потому что отхлёбывал по чуть-чуть. – Он подойдёт позже.
– Месье Роше зовут Петрусом? – переспросила я, отметив про себя, что меня больше всего удивляет тот факт, что у него вообще есть имя, а не только фамилия.
– Мы всегда поём втроём в сочельник, – объяснил мне Павел. – А когда Яромир вернётся из церкви, мы споём в четыре голоса.
Старый Штукки снова что-то пробормотал. Бен перевёл это как «правильная музыка отпугивает чертей».
– Так всегда говорил ещё его отец… Ой, ёлки-палки!
– Что случилось?
– Я совершенно не слежу за временем. Уже десять часов? – Бен стал торопливо шарить по карманам в поисках мобильного телефона.
– Думаю, что уже больше. А что?
– В десять мой отец произносит свою рождественскую речь, и я должен при этом присутствовать. Когда он дойдёт до того, что, дескать, следующее поколение семьи, построившей Замок в облаках, здесь и будет радо в любой момент приступить к своим обязанностям, мне нужно будет радостно кивнуть. Если я этого не сделаю, он ужасно разозлится. О боже! – Бен наконец-то выудил из кармана свой телефон. – Уже пять минут одиннадцатого. Бежим, Фанни! – Он схватил меня за руку. – Мы постараемся ещё вернуться сюда и послушать ваш квартет, Павел! С Рождеством вас!
И мы выскочили из прачечной.
Едва поспевая за Беном, я размышляла, стоит ли обратить его внимание на то, что вообще-то мы ещё не возобновили нашу дружбу и уж тем более я пока не дала согласия куда-то меня тащить… Однако Бен, казалось, не замечал, что волочит меня за руку. По пути в бар – по извилистым коридорам, потом по лестнице за библиотекой, которая вела наверх, – он цитировал ежегодную речь своего отца и иронически комментировал её.
– Каждый год одна и та же сентиментальная туфта: Дорогие гости!.. Нет! Дорогие мои друзья, старые и новые, я горд и счастлив видеть вас всех… И при этом он так слащаво улыбается, что хочется запустить ему в голову ёлочным шаром. А ещё иногда он смахивает платочком воображаемую слезу умиления. Это просто смешно! Когда ещё пристало говорить о любви, как не в сочельник? Ну да, мой отец – и любовь, держи карман шире! Он вообще не в курсе, что это такое. Возможно, вы ещё не слышали эту историю… Да знают, знают её все присутствующие, он же повторяет её каждый год. – Свободной рукой Бен широко распахнул дверь, ведущую на лестничный пролёт. – Ещё мой почтенный прадед… Идеалы, обязательства, традиции и прочая туфта, а потом – музыка, туш! Он машет рукой своему любимому сыну Бену, который в один прекрасный день унаследует ключи от семейного предприятия. Бен, – и тут он прикладывает руку к сердцу, вот ей-богу, каждый раз прикладывает руку к сердцу! – ты моя гордость, моя надежда и опора. – Бен так торопился, взбегая вверх по ступенькам, что я едва поспевала за ним. Он широко распахнул дверь, ведущую в библиотеку. – А потом все хлопают, а я стою с красными ушами, как дурак. Ненавижу эту его речь с пятилетнего возраста. Как бы мне хотелось рассказать всем, кто собрался послушать моего отца, что этот лицемер собирается загнать этот «старый, но бесконечно любимый мной отель» профессиональному мусорщику с сомнительной репутацией, которому глубоко наплевать на почтенные идеалы его прадедушки! Но, с другой стороны, в этом факте есть и некоторые плюсы: получается, сегодня я услышу эту насквозь лживую речь в последний раз.
Слушая пламенные разглагольствования Бена, я вместе с ним успела пересечь библиотеку и теперь стояла в коридоре возле двери в бар. Кажется, Бен только сейчас заметил, что всю дорогу тащил меня за собой. Он недоумённо уставился на свою руку, крепко вцепившуюся в мою.
– Спасибо, что пошла со мной, – произнёс он, медленно разжимая руку и смущённо засовывая её в карман. – Вообще-то, если тебе не хочется…
– Да ладно. После твоего комментария мне до смерти любопытно услышать речь твоего отца. – Я улыбнулась Бену, и он с облегчением улыбнулся мне в ответ.
– Тогда пошли… – Парень глубоко вздохнул и отворил наконец дверь.
В баре яблоку было негде упасть: здесь собрались почти все постояльцы Замка в облаках, большинство из них держали в руках бокалы с шампанским. Я обнаружила здесь семейство Барнбрук почти в полном составе (кроме Эми, Грейси и Мэдисон), баронессу фон Подшипников с её молодым спутником, Тристана с дедушкой, Буркхардтов (ради праздника Дон-младший нацепил синий бархатный галстук-бабочку, который ему исключительно шёл), британского актёра, автора триллеров, господина и госпожу фон Дитрихштайн, Мару Маттеус в ослепительном платье. И Людвигов. Пожилая дама положила голову на плечо своему благоверному, а на её пальце красовалось обручальное кольцо. Несомненно, Тристан тоже уже заметил его.