— Антон Александрович, сейчас в прессе… Да-да, я в микрофон… Скажите, кто первым открыл огонь?

— Я уже говорил… мы ничего не успели понять. Москвич прошёл в кабину экипажа… за ним Филон… Валера… Андрей чуть позже пошёл за ними… а мы все толпились в хвосте, как и было договорено… и вдруг…

(выкрик из зала) — Говорят, что у Андрея пуля в голове, а не осколок!..

(шум)

— Не знаю. До результатов расследования думской комиссии я ничего не могу вам сказать. Только… только отверстие в виске у Андрея было небольшим… действительно, как от пули… Я ещё подумал, что обойдётся… ну, может, контузия, не больше. Вот в кабине рвануло… в кашу… Всё-таки у Малого в коробке действительно была взрывчатка. Он отдал её Филону ещё в БТР.

— Скажите, а…

— Подождите. Я хочу сказать, что… Я попросил бы всех встать. Мне кажется, что мы должны почтить память всех погибших — как солдат… мальчишек… так и Андрея Нулина.

(молчание)

— Я… извините… я сегодня не готов говорить… Жалко ребят. Понимаете? Перед глазами стоят… все — Андрей, Филон, Малый, Мустафа, Володя… (пауза) Москвич… те двое ребят из спецназа…

(пауза) Извините, мне надо ехать в больницу.

(выкрик из зала) — Как они там?

(шум)

— Тихо-тихо! Всё в порядке. Вика — надломлена ключица… мне сейчас звонили. Кирилл — горло… ну, это вы все знаете и видели… медики успели, слава Богу. Несколько мелких осколков… пулевое ранение в предплечье… лицо… нижняя челюсть

— А Янка? Антон, это правда, что ты её прикрыл?

— Ну… мы ничего не успели сообразить. Всё было так внезапно… Яна сильно ударилась затылком, но сотрясения нет… Наверное, нам с ней просто повезло… кроме ушибов — ничего. Ну, контузия у меня — это больше выдумки прессы…

— А, правда, что Андрей…

— Всё-всё! Ребята, мне действительно надо ехать… Ребята, очень прошу — не терзайте вы пока там никого, ладно? Им сейчас и так нелегко. Тем, кто выходит сейчас на улицы… на митинги и шествия, я хочу сказать — будьте милосерднее друг к другу, будьте терпимее, добрее и человечнее! Мы все потрясены, все. Не надо нам умножать меру страданий людей…

— Антон, от нас приветы ребятам передайте, пожалуйста!

— Обязательно… спасибо всем! Мне действительно надо торопиться! До свидания!

Вот теперь всё окончательно встало на свои места. Нужно было собраться с духом и окончательно уходить из мира живых… где, собственно его самого не было уже без малого десять лет. Теперь-то он чётко помнил, как его ударило в лицо… а потом он продирался через ельник, торопясь спасти того, кто беспомощно тонул в холодной воде.

Ольга крепко держала его за руку. Она стала совсем живой, а вот он, похоже, уплывал, таял, истончался.

— Андрей, не засыпай, — просила она его. — Не уходи, осталось совсем немного!

Вокруг них мелькали размытые Ольгиными слезами картинки прошлого… именно так, как тогда она видела всё окружающее. Речи, гроб, толпы народа, ревущая взахлёб Оксанка, Светка с Викой — глаза у них сухие. Но у Светки они горят упрямым мрачным огнём, отчего её Данила немного побаивается обращаться к ней. А Вика стоит прямо и смотрит на гроб внимательно и немного насторожённо, как будто подозревает во всём этом некий неуместный подвох, глупую шутку. Ребята из больницы привезли её на "скорой" вместе с Кириллом, которому хотели запретить ехать… но разве ж его удержишь. Он стоял рядом с Викой, — мокрый снег таял на крыше "скорой", подъехавшей как только возможно близко…

"Зачем мне смотреть Ольгины воспоминания? — вяло подумал он. — Этого уже не было при мне… и это совсем неинтересно… если не считать того, что мне по-прежнему жаль молодых и глупых ребят. Всех. Вот, что, наверное, приходит только со смертью — жалость и любовь. Ко всем живым. Ко всем, кто ещё дышит… какими бы они ни были. Поскольку только отсюда видно, как прекрасен этот мир и как глупо и жалко тратить его на ненависть, на злобу, на бессмысленное упрямство…"

— Андрей, мы почти прибыли, — сказала Ольга.

Они сидели в такси… когда-то и сейчас. Одновременно — живые и преисполненные любовью друг к другу (он, за несколько месяцев до смерти; она — за десять с лишним лет до неё)… и нынешние, незримые и безмолвные для живых. За окнами всё ещё шёл дождь и весёлый таксист включил обогреватель.

— Слышь, я заправлюсь, это быстро! — он выскочил из машины, оставив в колонках "Шугу" бодрящейся в печали Глюкозы, и запрыгал по лужам к заветному окошку.

— Отогрелась? — спросил Андрей, улыбаясь. Самому ему было жарко.

— Угу.

— Вот и славно… хорошо, что мы до дождя успели, а то бы мокли сейчас на кладбище у могилы твоей бабушки.

— Мне сегодня Ирка звонила. — вдруг сказала Ольга. — Ты её не знаешь… учились вместе. Она замуж вышла… радостная вся такая… а ты мне даже обещать не можешь, что хоть когда-нибудь…

"…на часах уже домой,

ключи звенят в кармане,

ты во мне, а я в тебе,

как опий в наркомане…

улетай…" -

— пела смешная и грустная кукла с косичками, а мультяшный доберман сидел у её ног, значительный и безмолвный, как охранник…

Андрей стиснул зубы от стыда и отвращения к самому себе.

Умерший, уже практически ушедший навсегда, он испытал те же чувства. В отчаянной попытке хоть как-то исправить всё, избавиться от происходящего, он обнял Ольгу… и в прошлом и в настоящем, и ныне, и присно, и вовеки веков.

— Помнишь, ты говорила, что боишься — жить после смерти? — прошептал он десять лет назад в розовое тёплое ухо.

— Там мне, наверное, будет одиноко… а вдруг я не туда попаду? — тихо, по детски жалобно, сказала она.

— Говорят, что у границы света и тьмы, человека встречает кто-то из близких, чтобы помочь ему.

— Это будешь ты, правда? — радостно пискнула она и вдруг жарко покраснела, спрятав лицо у него на груди. — Ну… если ты первый… уйдёшь, бросишь меня одну… — шмыгая носом, пробубнила она ему в шарф.

— Да. Я тебе обещаю, что встречу тебя, даже если ты будешь старушкой, которая сменила пятерых мужей. Хорошо? Я клянусь, что встречу тебя… я…

Она повернулась, чтобы поцеловать его.

И сейчас, уже почти освободившись от всего земного, последними усилиями удерживаясь от того, чтобы вместе с ней шагнуть туда, где были лишь свет, любовь и новая жизнь, он услышал от неё:

— Спасибо, любимый мой!

Всё пришло в норму.

И увидели они новое небо и новую землю. Ибо старое — прошло.

(Екатеринбург, кафе "Жемчужина", сдвинуты вместе два столика)