«Вот ведь, холера, влетел, – подумал Павлов. – Еще за вора примут, это в лучшем случае. Мне сейчас светиться, тем более здесь, прямо же нож острый! Что прикажете делать-то, а?!»

– Сереженька, оставайся здесь до утра, со мной, – в ее голосе звучала такая надежда, столько робкой нежности, что отказать девушке было совершенно немыслимо.

Да и как откажешь? На явный скандал нарываться? Прорваться-то он прорвется, но нарисуется так, что обо всех своих дальнейших планах придется накрепко позабыть.

Однако ситуация складывалась весьма двусмысленная. В конце-то концов Сергей был здоровым молодым мужчиной вполне нормальной, как это принято сейчас говорить, сексуальной ориентации. И не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что Леночка готова позволить ему все, что угодно. Вплоть до…

И точно. Не успел Павлов вытянуться на полу рядышком с ее кушеткой и прикрыть глаза, как услышал:

– Сереженька, милый ты мой! Иди ко мне, а? Я никогда… так ни с кем не была. Ты же хочешь этого, ну разве я не права?

«А ведь она права, – с удивившей его растерянностью подумал Сергей. – Но нет, не могу я так поступить с этой девчушкой. Пусть лучше возненавидит меня, иначе я сам себя возненавижу».

Он попытался вызвать из памяти образы своей жены и сына, Наташки и Андрюшеньки. Помогало плохо. Полундра с ужасом ощутил, что пусть на секунду, но малознакомая девчонка заслонила ему их.

Там, в уголке мозга, на периферии сознания все время мягкими кошачьими лапками переступало желание схватить в охапку это молодое девичье тело, прижать его к себе крепко-крепко и… Стоп! Такие мысли до добра не доводят, а ему давно не семнадцать лет, пора брать себя в ежовые рукавицы.

– Ты права, Лена, – хрипло сказал Сергей. – Ты даже слишком права. Но на то мы и люди, чтобы не всегда поступать так, как хотим. Только не держи на меня обиды, ты со временем поймешь, что некоторые вещи делать нельзя просто потому, что их делать нельзя.

– Ты… Ты не подумал обо мне плохо? – после долгого молчания раздалось сверху, с кушетки.

– Я подумал о тебе очень хорошо. Хочешь, расскажу на ночь страшную сказку? Как за одним твоим недавним знакомым гонялась большая белая акула?

– А она могла тебя… – Леночка, не договорив, судорожно сглотнула слюну.

– Э-э… Могла, наверное. Но в тот раз я оказался чуток проворнее этой милой рыбешки.

Тимофей Котельников испытывал чувство жгучего стыда. Теперь, немного придя в себя, он никак не мог понять – что за бес в него вселился сегодня днем, какая муха укусила? Нет, в самом деле, зачем было хамить Полундре, отличнейшему мужику, настоящему товарищу, который так тепло, по-дружески отнесся к нему?

Инженер только головой горестно покачал, обзывая себя мысленно самыми последними словами. А теперь вот Сергей, наверное, сильно на него обиделся. Вон, уже двенадцатый час ночи, а его все нет!

Ладно, самое главное – вовремя признаться себе, что ты не прав, что поступил, как мальчишка. Полундре нужна помощь в деле с этим проклятым вертолетом? Так он, Тимофей, поможет Павлову, это лучше любых извинений. Так, а ну-ка посмотрим повнимательнее, где расположено это место…

На столе перед Котельниковым лежала карта Баргузинского залива. Тимофей отличался хорошей памятью: он крепко запомнил координаты донной ямы, которые сообщил ему Полундра, и сейчас остро отточенным карандашом наносил местонахождение «Ми-26» на карту. Карта была старая, испещренная следами циркуля, курсовыми кривыми.

Ну вот! Инженер с удовлетворением посмотрел на четкий крестик, отметивший то самое место. Значит, нырять он собирается именно туда. Что ж, манипулятор уже проверен, и заказанный алмазный резак должен прибыть завтра.

На столе гостиничного номера перед Тимофеем была не только карта, но и непочатая бутылка «Ангарской особой». Тогда, днем, после идиотской ссоры с Полундрой, он пешкодралом дошел-таки аж до Усть-Баргузина, продышавшись и протрезвев по дороге. И чуть ли не на последние командировочные купил эту бутылку, чтобы выпить ее сегодня с Сергеем в знак примирения. А вот Сергея-то и нет, сначала он, даже не объяснив толком, что задумал – видать, серьезно обиделся! – сгонял на «Нерпе» вдоль берега, а потом вообще куда-то исчез! И Никифоров ничего не знает…

Котельников тоскливо вздохнул. К собственному большому удивлению, он вдруг почувствовал сильное желание немного выпить. И решил не противиться ему: уж слишком погано было на душе.

«Святый боже, – грустно подумал Тимофей, свинчивая крышку водочной бутылки, – этак впрямь алкоголиком станешь. Мать бы увидела, так точно в обморок упала бы. Ладно, если чуть-чуть, то можно!»

Он плеснул себе на два пальца в грязноватый пластиковый стаканчик, выпил, толком даже не почувствовав вкуса спиртного. Затем снова склонился над картой.

…По пожарной лестнице офицерской гостиницы осторожно, бесшумно взбирались двое в черных обтягивающих костюмах и черных же масках, надежно закрывающих лица.

Вот один из неизвестных перевалился через перила балкона, подал руку своему напарнику.

Несколько секунд двое в черном медлили, изучая обстановку, затем резким рывком рванулись в балконную дверь, страхуя друг друга.

Котельников даже не успел толком вскочить из-за стола, как два призрака, два сгустка ночной тьмы, возникшие из ниоткуда, уже оказались прямо перед ним.

Сильный и неожиданный удар сбил Тимофея на пол гостиничного номера.

– К-кто? Что вам на… – захрипел скорчившийся от боли инженер, но докончить вопрос ему нападавшие не дали.

Перед Котельниковым склонилось лицо в плотной черной маске:

– Где спецназовец? Полундра где? – Тихий свистящий шепот мог бы напугать кого угодно.

Но будь Тимофей чуть поопытнее, он сразу бы понял – нет, не его собирались встретить в зачуханном номере офицерской гостиницы ночные гости.

Чуть скосив глаза, Тимофей увидел, что к его горлу приближается тускло блеснувшее в электрическом свете лезвие ножа.

Надо отдать Котельникову должное: он не струсил, по крайней мере он справился со страхом и растерянностью. Одно движение его руки – и маска с наклонившегося над ним человека оказалась сорвана.

Костистый череп, плотно обтянутый желтоватой кожей, глубоко посаженные раскосые черные глаза… Китаец, никаких сомнений!

Выведенный из себя тем, что инженер увидел его лицо, что анонимность сохранить не удалось, китаец, резко развернувшись, пнул Котельникова под ребра. На несколько секунд Тимофей потерял сознание от невыносимой боли.

Когда он очнулся звать на помощь было уже поздно, да и попросту невозможно: на его шею была наброшена лямка ремешка от цейссовского бинокля Полундры. Второй китаец тоже сбросил маску – видимо, они решили не церемониться, уже списали Котельникова, вычеркнули его из числа живых. Тимофея подтащили к трубе парового отопления, проходящей под потолком комнатушки, свободный конец ремешка от бинокля перекинули через трубу. Теперь инженер стоял на цыпочках и не мог даже пошевелиться: ремешок сразу впивался в горло, перехватывал дыхание. Говорить Тимофей мог только хриплым, едва слышным шепотом. Что-что, а умение пытать всегда стояло в Поднебесной на высоте!