— Ваше величество, я позабыл ее в Дрездене…

Петр захохотал, хлопнул в ладоши. На пороге появился камердинер и с поклоном передал царю саблю, ту самую, о которой шла речь.

— Ну так вот, — продолжая смеяться, Петр протянул саблю Августу, — я дарю тебе новую саблю!

Лицо Августа стало пунцовым. Еще бы! Он-то доподлинно знал, что эту самую саблю он подарил Карлу XII три года назад в знак дружбы, когда заключил с ним, втайне от царя, позорный мир… Не ведал саксонец одного, что этот клинок нашли русские гренадеры в багаже бежавшего из-под Полтавы шведского короля…

Лукавил не только Август. Двойную игру по отношению к России вели Англия и Франция.

Отправляя к царю нового английского посла, Джорджа Мекензи, статс-секретарь Генри Сент-Джон внушал ему, что у Швеции уже нет сил на равных противостоять России и поддерживать равновесие на Севере Европы, так необходимое Британии.

По давней традиции, англичане привыкли «таскать каштаны из огня» чужими руками.

— Помощь королю Карлу могут оказать лишь его гостеприимные хозяева в Стамбуле, — развивал свои замыслы статс-секретарь, — в наших интересах разжигать пожар в тех местах, направляя действия османов против царя Петра.

В том же духе из Версаля часто пичкали депешами французского посла у султана, маркиза Дизальера, который публично хвастал своими интригами, разжигая страсти турок против России. Вручая султану послание Людовика XIV, маркиз увещевал за «короля шведского, дабы ему Порта помогала». Действовали морские державы осторожно, окольными путями.

Вскоре англичане вручили крупные займы Карлу XII для подкупа турецких сановников, натравливая их против России. В унисон с англичанами «трудились» и французы.

Получив письмо из Порты от посла в Турции, царь бранился:

— Слышь-ка, сызнова лукавит Людовик, на словах одно, а по делу другое, — поведал он Апраксину, — из Царьграда Толстой доносит, посол французский, будучи в Бендерах, в гостях у Карла, привез ему немалую сумму денег. Мало того, по указу Людовика внушал ему, а потом и Порту убеждал к разрыву с Россией.

Апраксин слушал царя, незаметно вздыхая. В душе холодило, понимал, что дело идет к войне.

— Чаю, Петр Лексеич, султан заново к нам вломится, да не один, а хана крымского пристегнет.

— Того не миновать, Федя. Азов бельмом у него в глазу сидит. Одначе сие нам не диковинка…

Возвращаясь в Петербург, Апраксин обычно, по заведенной привычке, не заходя домой, заглянул в Военный морской приказ. С тех пор как принял дела по новому ведомству, он завел строгий порядок. Все бумаги, от которых частенько зависело своевременное исполнение важных дел, в чем он не раз убеждался, докладывал ему секретарь канцелярии Андрей Паренаго. Письма подавались в двух папках, казенные и личные.

В этот раз, подавая папки, Паренаго, как всегда в таких случаях, сказал доверительно:

— Весточка из Голландии от племянничка.

Своих детей Апраксину Бог не дал, так генерал-адмирал нерастраченное душевное тепло питал к своим племянникам. Александра, сына старшего брата Петра, отправил с недорослями за границу, обучаться мудреному морскому делу. Ревностно следил за его успехами, но пока они не радовали.

Недавно Андрей Матвеев, посол в Голландии, по старой дружбе сообщил ему, что волонтеры в Амстердаме загуливают, мотают деньги, вскользь упомянул про Александра. Сейчас, сообщая, что отправляется в Англию, племянник намекнул на нехватку денег. «Так оно и есть, — вздохнул адмирал, — не иначе промотался». И взялся за перо.

«Как там в Библии сказано? наставь юношу в начале пути, и он не свернет с него до конца дней своих».

Отцу все некогда, а взыскивать надобно.

«Исполни волю монаршую, приложи труд и практикуйся дальше, от Гогланда до Англии практика невелика. Непрестанно ц. в. изволит упоминать, ежели кто из вас не обучится морскому плаванию на кораблях, хотя и с пасом приедет, почтен не будет, лучше не ездить. Для Бога прошу, — взывал дядя, — неленостно обучайся, чтобы мы возмогли тебя видеть в добром порядке, а не в бесчестии».

После обеда ноги сами собой направились в Адмиралтейство. У пристани англичанин Ричард Броун прихорашивал линейный корабль.

— Добрая конструкция, — похвалил корабль Скляев, — не зазорно кое-что перенять.

— Ты-то его в глаза не захваливай, — посоветовал Апраксин, — он и без похвалы себя превозносит.

— Есть малость, — усмехнулся Скляев, — но дело он, из прочих иноземцев, знает превосходно.

Вдвоем они прошли вдоль пристани к шняве «Лизетта».

Строил ее Скляев по чертежам Петра и гордился совершенством формы корабля.

— Пожалуй, «Лизетта» обгонит «Мункер». Неделю назад пробовали ее вдоль реки, лихо идет на волну, лавирует складно. — Скляев вдруг захохотал. — Надо же такую красавицу чучелом обозвать.

Апраксин тоже от души посмеялся, вспомнив, что царь назвал шняву по имени своей любимой собачки, из которой по ее кончине приказал изготовить чучело…

Из Адмиралтейства Апраксин на небольшом одномачтовом паруснике — верее сходил на верфь в Новую Ладогу, а оттуда в Олонец.

С покрасневшими от бессонницы глазами Гаврила Меншиков обустраивал линейный корабль. Помогал ему и присматривал управитель верфи Федор Салтыков.

— Государь уже окрестил его «Пярнов», — сообщил он Апраксину.

— Ведомо мне, не только твой детинец, еще два крестника таких же, на пятьдесят пушек, в Адмиралтействе стоят, «Выборг» и «Рига».

Царь распорядился назвать первые линейные корабли именем крепостей, взятых у шведов в эту кампанию.

Осенью адмирал крейсировал на новом флагмане «Рига». Эскадра ходила к Выборгу, на меридиане Гогланда шведов не обнаружили.

— Видать, Ватранг удила закусил, — посмеивался Апраксин, обращаясь к Крюйсу, — на будущее лето небось злее станет. Нынче у него последнюю базу в Ревеле отняли.

— Как ни крути, а ему теперь к нам незаметно не подобраться, — согласился Крюйс, — на Котлине можно присматривать стоянку.

— Погоди, чай, объявится, о том государь уже хлопочет.

Как обычно, флот ушел на зиму в устье Невы, в ее многочисленные протоки и рукава.

Накануне Рождества у генерал-адмирала Апраксина собралась компания: Крюйс, Боцис, брат Петр, Шереметев, приехавший из армии Брюс. Веселье затеял Федор Матвеевич. Во-первых, праздновали «графское звание» братьев Апраксиных. В этом же году царь пожаловал в графы и старшего Петра. Потом нашелся повод обмыть царские подарки за взятие Выборга: шпагу, усыпанную алмазами, и золотой стакан. Трижды заставили владельца опорожнить стакан с водкой…

Балагурили о разном, но часто заговаривали о предстоящей войне с турками.

— Слышь-ка, из Стамбула Толстой пишет, Нуман-пашу Карла подкупает, а Карле деньгу французы выдали, — не спеша рассказывал умудренный Шереметев. — Султан хорохорится, с крымским ханом вместе грозятся напасть в одночасье.