На самом деле мы с Еленой не могли оторваться друг от друга в те недолгие часы, что провели вместе. Порой мы говорили взахлеб, а потом наступали моменты, когда в словах не было нужды. Я прочел ей сонет, и она поцеловала меня, повторив мое имя сотню раз, так что теперь, когда я его слышу, мне чудится ее голос. Мы любили друг друга у стен castello, и нам было плевать, видит нас кто-то или нет. А потом, на рассвете, когда слуги начали грузить запряженные мулами повозки, мне пришлось уйти.

Вернувшись после дегустации завтрака Федерико, я увидел, что Елена плачет и проклинает свою гордость, которая мешала ей заговорить со мной раньше и из-за которой мы потеряли столько времени. Я целовал ее снова и снова, после чего попросил вернуться к архиепископу, поскольку боялся, что у нее могут быть неприятности, если ее застукают со мной. Но она ни за что не хотела меня покинуть.

Федерико залез в свою карету, рыцари и придворные взгромоздились на коней. Повозки, запряженные мулами, вывели во двор. Елена начала рвать на себе волосы, рыдая во весь голос. Я соскочил на землю, чтобы утешить ее, между тем как обоз прополз мимо нас и выехал через ворота. Щеголь и некоторые другие дегустаторы встали возле конюшни, наблюдая за нами.

— Езжай! — сказала Елена, вытирая слезы. — Езжай, пока они не сделали тебе дурного!

Стражники закрывали ворота, но я не хотел оставлять Елену. Разве я не потерял Агнес точно так же? Однако она заверила меня, что дегустаторы не посмеют ее тронуть, поскольку она служит архиепископу, да к тому же вокруг полно охраны.

Я сказал, что когда-нибудь вернусь к ней. Не важно, будет ли она в Ниме, Милане или Париже — я найду ее, пусть даже на поиски уйдет вся моя оставшаяся жизнь, потому что жить без нее не стоит. Елена прильнула ко мне, прижав свои нежные пальчики к моим губам, и сказала:

— Если будет на то воля Божья, мы встретимся вновь. А сейчас, Уго, езжай, прошу тебя! Езжай!

Я сел на лошадь. Дегустаторы, размахивая шпагами и дубинками, ринулись ко мне. Я пришпорил коня, разогнал их и галопом промчался по двору castello, еле успев проскользнуть через закрывающиеся ворота.

По дороге в Милан Чекки прозвал меня «il miraculo vivente» — живым чудом. Но я был едва жив, и жизнь моя не походила на чудо. Несмотря на то что у меня были все основания для радости, я погрузился в меланхолию. И не только потому, что нашел любовь всей своей жизни и тут же ее потерял. Я просто устал, и физически, и морально. Кости у меня ныли, кровь еле текла по жилам, я маялся от бессонницы. Когда же мне наконец удавалось заснуть, меня мучили кошмары, в которых я видел смерть и предательство. Я приобрел привычку оглядываться через плечо и облизывать губы, как те дегустаторы, с которыми мне довелось повстречаться. Да, я победил брыластого, но он превратил меня в немощный призрак. Я наконец понял, что имел в виду Томмазо, предостерегая меня от сближения с Федерико. Я заразился от герцога всеми его страхами.

Поэтому, когда на третий день пути Чекки сообщил мне, что Федерико приглашает меня в свою карсту, я не хотел идти. Чекки не сомневался в том, что у меня есть веские причины, однако посоветовал не противиться приказам Федерико.

Остальные уже были там и слушали, как Септивий читает о римском императоре, победившем орды франко-германцев.

— Его любили? — поинтересовался Федерико.

— Он был стоиком.

Губы у Федерико сморщились, как фига.

— Стоиком?

— Для стоиков добродетель — высшее благо, — объяснил Септивий. — Они верили, что для того, чтобы найти истинную свободу, вы должны отречься от страстей.

— Это я могу, — заявил Федерико, вгрызаясь в персик.

Мы дружно кивнули.

— А также отринуть от себя неправедные мысли, — продолжал Септивий.

— У меня никогда не бывает неправедных мыслей, — сказал Федерико, вытирая с подбородка сок.

Мы снова кивнули.

— А также жить среди природы, отвергая все поблажки, — закончил Септивий.

Федерико проглотил последний кусок персика.

— Basta. Завтра мы снова почитаем.

Септивий поспешно закрыл книгу и удалился, сопровождаемый Пьеро и Чекки. Бернардо дернул меня за рубашку, приглашая последовать за ним.

— Иди, — велел ему Федерико и запустил косточкой персика в его затылок. — Извини, — сказал он, когда Бернардо, обнажив лошадиные зубы, обернулся к нам. — Неправедная мысль. — После чего обратился ко мне: — Ты знал, что Марк Аврелий преследовал христиан? А у них в то время даже не было папы! — Он поправил подушки за спиной и принялся за следующий персик. — Тебе понравился Милан?

Я сказал, что да, хотя и не так, как Флоренция.

— А где картины и скульптуры лучше: во Флоренции или в Милане?

Не понимая, почему он спрашивает, я осторожно ответил:

— Мне понравилась фреска Марии Магдалины.

— С книгой в руках? Да, мне она тоже понравилась. Кто ее написал?

— Джованни Педрини.

— Джованни Педрини. — Федерико кивнул. — Ты видел шедевр да Винчи в синьории? Дерево с золотыми подвесками? Великолепно! Просто великолепно. Жаль, что ты не видал росписи и мечети в Стамбуле!

Он рассказал мне об изумительных мечетях, мозаике и драгоценностях, которые видел, когда служил султану. Меня удивило, что он не только это помнит, но и делится со мной.

— Мне хотелось бы сделать что-то подобное. — Герцог раздвинул шторки. — Посмотри на облака! Правда, они похожи на скульптуры?

Я сел рядом с ним и выглянул в окошко. Странное ощущение — разговаривать с ним, как с простым смертным!

— Да, — сказал я. — Вон то облако… Оно напоминает голову Давида во Флоренции.

— Действительно.

Боже правый! Он согласился со мной!

— Мне понравился собор во Флоренции, — добавил я, — и особенно статуя Давида. Неземная красота!

Федерико задумчиво глянул на облака, а потом задернул занавеску.

— Ты упомянул Милан, Флоренцию и даже Парму, но ни слова не сказал о Корсоли. Ни единого.

— Ваша светлость! Это просто потому, что…

— Корсоли — дыра, — сердито буркнул он.

— Прошу вас, позвольте…

— Не позволю! Но мы это изменим. — В глазах у него загорелся честолюбивый огонек. — Я построю алтарь Деве Марии в соборе Святой Екатерины.

— Чтобы он перекликался с золотой Мадонной, да?

Похоже, он напрочь забыл о золотой Мадонне.

— Да, — буркнул он, словно разочаровавшись в своей идее. — А еще я хочу сделать пристройку к замку.

— Башню?

— Нет, новое крыло в задней части, где будет располагаться библиотека. Чтобы писцы смогли переводить там мои манускрипты.