Сорокин осадил:

– Тихо, тихо, тпру-у‐у‐у. Снова спешишь. Прямых доказательств того, что Вакарчук в этом замешан, нет. И косвенных…

– Тоже нет, скажете? – съязвил Акимов.

– Ну а какие, к примеру? – немедленно поддел Николай Николаевич. – Ложечку обнаружили на Витеньке, осколок от бутылочного домишки – тоже. Насчет портсигара: ты сам говорил, Сичкин вообще не был уверен, что он на даче оставался. Что в сухом остатке?

– Витька-Пестренький, – угрюмо ответил Акимов, – убитый выстрелом в сердце так, что и капли крови не пролилось. Цепочка интересная и вряд ли случайная: меткий выстрел, отсутствие крови, неприятие пота.

– С натяжкой, но можно с тобой согласиться – нетерпимость к биологическим жидкостям… пот, кровь… пожалуй, да. Молодец, лейтенант, соображаешь. Послушай-ка, что там Пожарский наш про нерусский орден говорил? Что за орден?

– Орден Славы, польский.

– Другой.

– Я плохо помню. С цветком и мечами…

– С цветком и мечами, – повторил Сорокин, – ну, тут сложно что-то сказать, но звезда о восьми лучах на перекрещенных мечах и с цветком о шести лепестках – вот такой.

Он вынул из папки фотографию.

– Такие цветочки в рейхе вручали для добровольцев из числа славян. Сам понимаешь, неарийским свиньям кресты не полагались.

Акимов помолчал, собирая воедино все услышанное и увиденное. Этого было многовато для одной головы, и без того гудящей. Наконец он прямо спросил:

– Николай Николаич, время идет. Не даром ли мы его тратим? Брать шкурника, пока он ничего не натворил.

– Опять ты за свое? Я даже не говорю про то, что без оснований людей не задерживают. Ну как он стрелять начнет?

Акимов молчал.

– Ты рыбачишь? – вдруг спросил Сорокин.

– Редко, а что? – ответил Акимов.

«Почему этот черт старый не может прямо сказать, что к чему?»

– А то, что ты ж не будешь щуку на мякиш удить, а карпа – на лягушку. Прежде чем брать, надо узнать, кого именно. Иначе будут стрельба и нечеткие действия при задержании. Помнишь разговор наш?

– Помню. Какой именно?

– Нужны характер, привычки, опыт, слабости – угадаем, так и возьмем. Ты ж понимай, это же не воришки, что по дачам ползают, это серьезный хищник, так что брать его надо так, чтобы без пальбы, погони и мордобоя, без шума и риска.

– Тут надо серьезно подумать, – признал Акимов и тоскливо посмотрел в сторону двери. С серьезными раздумьями у него по-прежнему было не очень.

– Ладно, отпускаю душу твою на покаяние, – сжалился Сорокин, – только вот еще что.

Он снова влез в папку и достал листок:

– Фриц этот, фон Дитмар, Гельмут – его Ватикан и Красный Крест по всему свету с фонарями ищут, а он у нас тут, в коллекторе, со свернутой шеей.

– Что это вообще за фигура такая? В связи с чем с ним носятся?

– Ну, его долгая история нас сейчас не должна интересовать. Интересно то, что он служил в Польше и в восточных ее кресах, то бишь на Западной Украине, в ваффен-гренадерской дивизии, и так намозолил всем глаза, что в сорок четвертом во Львове они же его и расстреляли…

– Расстреляли? – переспросил Сергей.

– Ну, не до конца. Видимо, не Герман расстреливал. В общем, переполз Гельмут наш через линию фронта – и прямиком к нам в плен. Множество интересных и ценных сведений сообщил, – Николай Николаевич постучал пальцем по бумажке, – вот потому-то при всем богатом послужном списке он спокойно работал на восстановлении народного хозяйства. Ну, на сегодня достаточно. Давай отправляйся спать, утро вечера мудренее.

…Акимову снился Львов – потрепанный войной, но все еще удивительный.

– Смотри, Акимов, осторожнее, – предупредил комендант, – во‐первых, с девицами местными. Тут такой букет намотать можно – зацветешь. Во‐вторых, просто держи ухо востро. Позавчера утром с улиц подняли шестерых, вчера – аж дюжину. Особенно не советую Стрийский парк.

Сергей рассеянно кивнул и отправился на променад. Обойти стороной Стрийский парк, как же, это чудо с водяными каскадами. А замок на горе, а парк, оказавшийся на поверку кладбищем, с гранитными часовнями, неугасимыми лампадками, где статуя стражем с оружием «к ноге»? Завтра уже отбывать, и так хотелось погулять по этому загадочному, манящему месту. Ради этого он отказался от дружеских посиделок с соседями – собрались попраздновать день рождения, пригласили девчат. Сергей презентовал для пирушки красивую бутылку вина, которую ему привезли солдаты, вернувшиеся с заготовки дров.

Погулял часа три, любуясь темным южным небом, с превеликим трудом заставил себя отправиться «домой» – все-таки завтра вылет, – удивился тишине в комнате. «Ослабели профессионалы», – помнится, посмеялся он про себя, толкнул дверь…

– Пять трупов вкруг праздничного стола, – черновато пошутила военврач, – отравленное вино подсунули. Так всегда случается, когда забываешь, где ты и зачем. Везунчик вы, капитан.

Глухо стукнула о пол мертвая рука с дешевым перстеньком на тонком пальце.

Акимов проснулся.

Стук повторился.

– Открыто, – сообразил он наконец. На пороге стоял непривычно суровый Остапчук.

– Почиваешь? Вставай, два огнестрела у нас.

– Нет, хватит с меня, достаточно! Что я, в конце концов, я так до пенсии не доживу!

В половине седьмого утра почтальонша Ткач обнаружила у железнодорожных путей двух оборванцев. Она сразу узнала на одном из них виденную ранее папаху, которую она называла «йолом», что, учитывая малую распространенность данного головного убора, можно было воспринять как опознание тех, кто шуровал на Нестеровской.

– У одного, который Яков, тяжелое ранение, – объясняла врач Маргарита Вильгельмовна, – он вообще чудом остался жив. Второй, Андрей, ранен гораздо легче, хитрый малый.

– Что вы имеете в виду?

Она слегка улыбнулась:

– Ожидал, должно быть, выстрела, грянулся оземь. Второй промедлил…

– Жить будет? – прямо спросил Сергей.

– Конечно, – пожала плечами Маргарита Вильгельмовна. – С такими ранениями вне полевых условий обычно выживают, если ничего не мешает. А нам ничего не мешает.

– В интересах важной операции необходимо создать впечатление, что ребята скончались. Это возможно?

– Я не думаю, что после ночной смены у кого-то