Из темноты внезапно возникли ребята из Евиного молодежного кружка на Сенной улице и быстро унесли мешки куда-то в переулки отрезанного карантином квартала.

На следующий день перед походом в гетто Ирена спрятала под подкладку медицинской сумки 10 000 злотых. На этот раз она решила войти через пользующиеся дурной славой ворота на улице Лешно. Со злобной ухмылкой на лице к ней направился немецкий охранник. Раньше она его здесь не видела. Ирена забеспокоилась. Неужели ее кто-то предал?

– Achtung! (Внимание! – нем.) – прорычал немец. – Что в сумке?

Переводил сказанное один из «синих мундиров». Немец грубо схватил ее за предплечье и потащил в караулку.

– Мы тебя обыщем, – сказал он на ломаном польском и начал стаскивать с нее пальто.

Второй находившийся в будке немец громко засмеялся.

Ирена схватила его за руку, чтобы остановить, и он отвесил ей пощечину.

– Не сметь! – рявкнул он. – Может, у тебя спрятано что-нибудь запрещенное. Сегодня почти все что-нибудь прячут…

Денег на взятку у нее было с лихвой, но она понимала, что это будет пустая трата. Ее ужас вдруг обернулся жгучей яростью. Она вспомнила, что говорил ей дедушка Ксаверий, рассказывая о том, какими мыслями он поддерживал себя под пытками в русской тюрьме:

– Страх делает человека слабым, а ярость придает силы.

Эсэсовский охранник перевернул сумку и, вытряхнув из нее содержимое, ножом вспорол подкладку. Ирена в ужасе наблюдала за тем, как на стол высыпались 10 000 злотых. Доигрывать свою роль до конца, пыталась решить она, или сознаться и предложить большую взятку?..

Она сердито топнула ногой.

– Мне приказано доставить эти деньги в гетто на санитарно-гигиенические проекты и борьбу с эпидемиями инфекционных заболеваний.

Она показала ему свой пропуск, выданный доктором Майковским.

– А это мы сейчас проверим, – сказал он и поднял трубку телефона. Он позвонил в Министерство здравоохранения и попросил доктора Майковского.

Ирена смотрела, как с лица немца сползала самодовольная ухмылка, пока он получал трепку от доктора Майковского. Он смущенно положил трубку.

– Доктор Майковский подтверждает ваши слова. Можете идти.

Но прежде чем отпустить ее, он вытащил из кучи купюр бумажку в тысячу злотых.

– Это мне за хлопоты.

Уходя, Ирена старалась казаться сильной и невозмутимой, но, повернув за угол и выйдя из поля зрения часовых, она разрыдалась. На какое-то мгновение она забеспокоилась, что на нее будут обращать внимание, но в эти дни плачущие на улице женщины никого уже не удивляли.

C октября 1941 немцы начали сокращать размеры гетто. Они перестроили стену, отрезав от гетто целые районы, с целью «пресечь деятельность контрабандистов и поставить заслон распространению тифа». Но все прекрасно понимали, что делалось это только для того, чтобы жизнь евреев стала еще более невыносимой. Новая стена рассекала напополам Сенную улицу, где жила Ева, и теперь из окошка на чердаке, где находился ее молодежный кружок, она могла видеть за стеной свободную жизнь арийской стороны и улицы, по которым сновали трамваи, автомобили, дрожки и велорикши.

Один из мальчишек постарше как-то сказал ей:

– Теперь, когда я могу заглянуть за стену, я чувствую себя животным в клетке зоопарка.

И это было очень близко к правде. В свои выходные дни немецкие солдаты приходили в гетто поглазеть и пофотографировать. Иногда они приводили с собой жен или подружек, чтобы показать им всю глубину падения презренных евреев.

На пике эпидемии тифа, пришедшемся на апрель 1940 года, каждый месяц регистрировалось по пять сотен заболевших. Вторая волна эпидемии началась в феврале 1941-го, и через полгода в месяц заболевало до 4000 человек. Это по официальной статистике. В реальности заболевших было гораздо больше. До тифа вшей просто стеснялись, потому что считали их признаком бедности. Но теперь тифозные вши наводили ужас. Ирена боялась заразиться, и посещая дома своих подопечных, и шагая по запруженным людьми улицам, и заходя в Centos. Но хуже всего ситуация всегда была у ворот, ведущих на Хлодную улицу, арийскую магистраль, отделяющую Большое гетто от Малого. Это был единственный переход с одной территории на другую, и собиравшиеся там огромные толпы иногда по полчаса дожидались, пока немецкие часовые не перекроют движение по Хлодной и не дадут им перейти на другую сторону. (К большому облегчению Ирены, 26 января 1942 года над Хлодной улицей построили деревянный пешеходный мост, который соединил Большое и Малое гетто[69] и избавлял немцев от необходимости то и дело останавливать движение ради переходящих улицу евреев.)

Каждый вечер Ирена по настоянию матери снимала всю одежду прямо у порога. Мать, как правило, находила в ней несколько вшей и давила их пинцетом. Больше ничего делать Янина была уже не в силах. Она изредка ходила на рынок, но после этого ее легкие снова наполнялись жидкостью, и она по несколько часов отдыхала, сидя в кресле.

10 октября ночью выпал первый снег, словно предвещая особенно тяжелую раннюю зиму, и к январю ледяные ветра выкосили улицы гетто. Каждую ночь умирало все больше малолетних попрошаек, а другие сразу же раздевали их тела до последней нитки. Ради приличия обнаженные трупы прикрывали газетами и заваливали битым кирпичом и мусором. Для умирающих ничего сделать уже было невозможно… они так или иначе должны были скоро погибнуть от холода.