– Да какой там! К ним же с утра надо... э... чтоб вызвать врача на дом, с утра надо... Завтра обращусь.

– Значит, и завтра вас не будет?

– Должно быть... Да.

– Предоставьте больничный, иначе вы будете уволены за прогулы. Выздоравливайте, до свидания.

Наталья упала на софу, накрыла ладонью глаза, устало выговорила:

– Как мне все надоело.

На следующий день Брасов остолбенел, войдя в приемную: дочь пожаловала. Вот что делает любовь с человеком: напрочь забыл о прошлом, следовательно, о детях. Анжела сидела, скукоженная, низко опустив голову, так что волосы разных оттенков свесились вниз, обеими руками обнимая живот, будто у нее колики... Брасова ударило: не беременная ли? Когда он вошел, Анжела подняла голову, но треклятые патлы закрыли половину лица, она их не убрала. Брасов распахнул дверь кабинета и кивнул дочери:

– Заходи.

– К вам никого не пускать? – встрепенулась Лина.

Не ответил, захлопнул за собой дверь, прошел к креслу и обернулся, состроив грозную мину, приготовился услышать: «Я беременная, так получилось». Ну, он ей... Но увидев свое чадо – худющее, на котором вещи болтались, джинсы висели на бедрах и широки, пупок наружу, курточка еле достает до пояса, кроссовки видали виды, – жалко стало. Он смягчился:

– Садись. (Она – плюх на стул, словно не ела три дня, и ножки у бедняжки подкосились.) Да убери ты волосы с лица. (У, какая послушная девочка, явно беременная. А ей всего... На аборт деньги пришла просить, но сначала надо найти врача, чтоб без последствий. Нет, сначала взбучку ей устроить, чтоб надолго запомнила.) Какие проблемы?

Анжела положила локти на стол, сама почти легла туда же и вопрос папе бросила:

– Ты совсем от нас ушел?

– Слушай, ты уже взрослая...

– Значит, совсем, – вздохнула она, трогая маркеры, авторучки. – Нет, я тебя понимаю, но маму жалко. Она то плачет, то орет на всех. С тетей Тори тебе лучше?

– Да. Анжела, я всегда любил Тори.

– А когда нас делал, маму не любил?

– Ты как с отцом разговариваешь? – постучал он по столу пальцем.

– Значит, не любил. Когда взрослые не знают, что сказать, или не хотят врать, начинают воспитывать криком. Так ты и нас бросил?

– Нет, что ты, – смутился Брасов, однако заставлял себя смотреть дочери в глаза. – Вас я люблю. Очень люблю и никогда не брошу. Честно.

– Но даже не звонил. И не позвонил бы, если б я не пришла.

– Звонить... нет. По телефону всего не скажешь... Вру, боялся, что ты или сын бросите трубку. Думал позже увидеться, встретить у школы, объяснить. Мне ведь перед вами неловко, а домой я не могу приходить, сама понимаешь.

– Что я, дура? Тебе тяжело было с мамой, только... тебя сейчас дома не хватает.

Вот когда он опустил голову: она тронула его до слез, сказав – не хватает. А полагал, в их семье каждый сам по себе, только сходились за обеденным столом. С трудом Брасов выдавил из себя:

– Анжела, прости, я не смог остаться с мамой.

– А ты купи у меня прощение, а?

У Брасова вытянулось лицо. Нет, он тут, можно сказать, страдает, ему стыдно, а доченька практична, как банкир.

– Вот как! Так ты за деньгами пришла?

– За ними тоже. Мама не дает, говорит, идите к своему папочке.

– Так... – протянул он, постукивая пальцами по столу. – И много просишь?

– Чем больше, тем лучше. Хоть мешок, все потрачу.

Кто ж откажет родной дочке? Ей же мороженого или пирожок в школе съесть надо, колы выпить, поклубиться, да и нехорошо дочери такого человека без денег гулять. Собственно, он рад, главная головная боль исчезла бесследно: с Анжелой они не стали врагами. Брасов достал две тысячи:

– Хватит?

– Ну, пока хватит, потом еще дашь.

Ее рука упала на стол ладонью кверху, мол, клади денежки, а у Брасова – спазм в горле. Браслет! На запястье Анжелы! Знакомый до отвращения! Браслет из цветных бусинок!

– Что это? – выдавил он, указывая глазами.

– Это? – подняла она руку. – Фенечка.

– Что еще за фенечка?

– Ну, от сглаза, порчи, чтоб никакая зараза не пристала. Удачу притягивает. Оберег еще называется.

– Дай-ка сюда...

Взяв браслет, Юрасов перебирал бусины... Тот самый, нет сомнений. У его дочери!

– Где взяла?

– В клубе девчонка подарила на счастье.

– Как ее зовут?

– М... – водила глазами Анжела, вспоминая. – Она подошла ко мне в клубе и сказала, что ее зовут... Женька. Да, Женька. И что она хочет подарить мне эту фенечку. Сняла с руки и дала, я взяла.

Услышав имя, в первый миг Брасов задохнулся от ужаса. Однако Женек сотни, тысячи, это совпадение – неубедительно, однако.

– Как она выглядела? – быстро спросил он.

– Блондинка... – покрутила пальцами у висков Анжела, видимо изображая локоны. – Волосы длинные, до пояса, я думала, прицепила хвост, а он настоящий. Но в отстойных шмотках.

– Что значит – отстойных?

– Ну, вне моды.

– Во что она была одета?

– Юбка короткая, черная, блуза красная с квадратиками, туфли красные... Полный отстой, так одеваются ископаемые.

– Когда она подарила тебе браслет, когда это было?

– Позавчера.

И позавчера разбился Роберт. Стало быть, вон как его решили доконать – к дочери подобраться.

– Пап, ты чего испугался? – недоумевала Анжела. – Это простая девчонка, без закидонов, тебе как раз такие нравятся.

Брасов понял, что продал себя, поэтому следующий вопрос задал, натянув дурацкую, как ему казалось, но довольную улыбку:

– Так ты дружишь с этой хорошей девочкой?

– Не видела ее больше. И телефонами мы не обменялись. Она подошла, отдала браслет на счастье и ушла. Отдай.

– Слушай, Анжела, оставь его у меня.

– Пап, это же подарок.

– Я тебе другой куплю... потом отдам этот... позже.

– Тогда гони еще три штуки, – затарахтела она, – куплю серебряный, Динка толкает. Это крупная и плоская цепочка с монетками, я давно хотела такой, но не попадался. Дашь?

А куда денется? Отсчитывая купюры, он осторожно поинтересовался:

– Сегодня пойдешь на... Лысину?

– А то. Я ж теперь при бабках.

– Ну, иди, иди. Стой. Больше нет никаких проблем? (Беременность ему не давала покоя, вдруг девочка не на браслет деньги взяла.)

– Проблемы будут у тебя и большие. Мама на развод подает, сказала, обдерет тебя как липку.