После смерти Кюхельбекера его рожденные в Сибири дети воспитывались в доме В. А. Глинки. Он способствовал негласной переписке декабристов через свою племянницу, сестру Б. Г. Глинки – Наталью Григорьевну. Именно ее письма к декабристам, проживавшим в г. Тобольске и соседнем Ялуторовске, позволили историкам считать В. А. Глинку близким другом таких видных деятелей декабристских обществ как И. И. Пущин, М. И. Муравьев-Апостол, братья Басаргины, И. Д. Якушкин и др. В этих письмах В. А. Глинка упоминался под псевдонимом «дядюшка». Неоднократно «дядюшка», иногда вместе с племянницей, навещал опальных друзей, поддерживая с ними дружеские отношения на протяжении всего своего почти 30-летнего пребывания на Урале.

В. А. Глинка был лично знаком с А. С. Пушкиным. В письмах 1822 г. он сообщал Кюхельбекеру: «…к г. Пушкину можете писать через меня, только поторопитесь, я наверно увижу его в Киеве во время контрактов». А. С. Пушкин в то время находился в своей южной ссылке.

Выйдя в отставку в 1860 г., В. А. Глинка постоянно проживал в Нежгостицах, усадьбе своего племянника. Он был похоронен на кладбище Череменецкого монастыря. Могила утрачена.

Еще при жизни Б. Г. Глинки-Маврина в Нежгостицах дважды отдыхал летом с семьей выдающийся русский композитор Н. А. Римский-Корсаков. Тогда, в период расцвета дачной привлекательности лужских окрестностей, многие помещики специально строили в своих усадьбах дачные флигели. В Нежгостицах выбор композитора пал на так называемую «Красную дачу». Это был двухэтажный каменный дом с мезонином, стоявший на холме среди соснового леса на берегу Череменецкого оз. Сейчас от нее практически ничего не осталось.

Николай Андреевич Римский-Корсаков

Первый раз Н. А. Римский-Корсаков отдыхал в Нежгостицах в 1888 г., работая над сюитой «Шехерезада» и другими произведениями. На следующий год он снова поселяется здесь и работает над оперой «Млада». «Римлянин засел в глуши, за Лугой, на даче, ни с кем не видался, никуда не выходил, не ездил», – писал об этом В. В. Стасов.

В последующие годы Н. А. Римский-Корсаков дорабатывал здесь оперу «Псковитянка», написал книгу о Рихарде Вагнере. «Лето 1892 года провел со всем семейством безвыездно в Нежговицах», – сообщал сам композитор.

В 1893 г. имение Нежгостицы вместе с роскошной усадьбой, получившей название мыза «Вал», переходит к сыну Б. Г. Глинки-Маврина – Николаю Борисовичу, полковнику, вышедшему в отставку в 1895 г. в связи со смертью отца. Он довольно безалаберно относился к делам имения и, постоянно нуждаясь в деньгах для погашения карточных долгов, довел Нежгостицы до принудительного выставления на торги. Имеющиеся фотографии достаточно ярко передают характер отношения Глинки-Маврина-младшего к наследственной вотчине. Он превратил усадебную жизнь в какое-то непрерывное костюмированное действие, обряжая лакеев в старинные ливреи, лесничих – в древнерусские одежды, обзаведясь черкесами в национальных нарядах.

В 1904 г. имение Вал-Нежгостицы продано с торгов. Затем оно трижды меняло хозяев, распродавалось по частям. Северную часть имения в 1914–1915 гг. выкупил инженер и финансист Г. А. Львов, положив начало истории замечательной своей красотой лужской здравницы «Боровое».

За белую окраску парадных ворот усадьбу Вал-Нежгостицы прозвали «Белым Валом». В 1925 г. здесь был организован один из первых санаториев в Ленинградской области – «Красный Вал», где обслуживалось до 600 отдыхающих одновременно.

Его замечательный ансамбль, безусловный памятник архитектурно-паркового искусства, погиб в годы войны. Фашистские захватчики превратили санаторий в концентрационный лагерь. «В корпусах „Красного Вала“ размещалась комендатура… В северной части парка захоронены советские воины, попавшие в плен и погибшие от рук гитлеровских палачей. При отступлении фашисты разрушили здания „Красного Вала“» (В. И. Зерцалов).

По окончании войны санаторий был возрожден, правда, без восстановления архитектурного ансамбля нежгостицкой усадьбы.

Что же касается домовой церкви в усадьбе Глинок-Мавриных, то ее размещение в одном из боковых флигелей усадебного особняка указывается в описи 1904 г. По-видимому, церковное помещение, но уже используемое по иному назначению, пребывало в относительной сохранности до варварского уничтожения усадьбы при немецком отступлении.

Крени Ретюньской вол. – часовня неустановленного наименования, деревянная, 1860-е гг., не сохранилась.

Деревня Крени находится на дороге Ретюнь – Большие Озерцы, при ответвлении на д. Бор. Это самый южный населенный пункт Лужского р-на и Ленинградской области.

Считается, что название деревни происходит от старинного новгородского слова «крень» – полоз от саней. Согласно С. Кисловскому, некогда здесь проходил волок из бассейна Луги в бассейн Плюссы. Местные жители при волоке судов подкладывали под них полозья – «крени».

Такое объяснение выглядит несколько сомнительным. Происхождение здешних топонимов обычно связано с особенностями местности, землеустройством, этнографической, социальной, имущественной характеристикой жителей, величиной и особенностями застройки населенных мест, а также персонажами славянского пантеона, личными именами и прозвищами новгородцев и псковичей. Сани, или полоз (полозья), выпадают из этих правил. Но как бы то ни было, волок через Крени вполне мог проходить ввиду близости к ним истоков речек Рыбенки (бассейн р. Луги) и Городоньки-Моглинки (бассейн р. Плюссы). Может быть, название деревни каким-то образом отражает ее размещение на самом гребне водораздела, крен в ту или другую сторону от него.

Крени. Часовня. Проект П. С. Лукашевича. 1869 г.

Крени. Часовня. Фото 1980 г.

Вопрос о часовне в д. Крени рассматривался в Строительном комитете Санкт-Петербургской губ. в 1868 г. К этому же времени можно отнести и постройку самой часовни. Она находилась на дорожном перекрестке посредине деревни. Автором ее проекта был активно работавший в Лужском уезде архитектор Петр Семенович Лукашевич. Согласно проекту, часовня должна была быть окружена трехсторонней галереей на резных столбах, перекрыта четырехскатной кровлей, увенчанной довольно крупной главкой на массивном барабане. Предлагаемый декор в технике пропильной резьбы, в частности узорчатых подшивных карнизов, относит проектный облик часовни к традициям народного зодчества. Часовня в Кренях, какой ее зафиксировала фотография 1980-х гг., мало походит на свой проект. Разве что размерами да еще четырьмя скатами кровли.