Вздрагиваю и прихожу в себя, когда машина содрогается вместе с глухим звуком. Это повторяется еще и еще, и я быстро поднимаюсь, выглядывая в окно. Артур со всей дури бьет кулаком в капот, разбивая костяшки в кровь, оставляя вмятины в металле. Потом останавливается и, несмотря на холод, дергает ворот рубашки, отрывая верхние пуговицы, вынимает из кармана сигареты и закуривает.

Быстро натягиваю трусики со штанами, поправляю бюстгальтер и водолазку, нахожу свою куртку и кутаюсь в нее, потому что резко становится холодно. Ни о чем не думаю, мыслей нет никаких, словно я опустела. Накатывает невероятная усталость, сил нет даже на анализ ситуации. Ничего не хочется: ни бежать домой, ни ругаться с Артуром, ни даже просто двигаться. И я откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза.

Не знаю, сколько времени проходит, да это и не имеет никакого значения. Я словно в каком-то коматозе: все слышу, понимаю, но ничего не чувствую. Ни боли, ни горечи, ни обиды. Артур садится рядом со мной, потом привстает и включает обогрев машины на полную, потому что меня трясет.

— У меня ничего не было с Сергеем. Последний раз я его видела еще в юности. И сегодня случайно встретила, — зачем-то говорю я, потому что не могу его мучить, пусть выдохнет. — Он просто проводил меня домой. По-дружески… Я сразу сказала, что замужем. Вот и все, — открываю глаза, но смотрю в потолок машины.

— Лера-а-а-а, — на выдохе тянет он с той же усталостью. А потом вдруг спускается вниз, обнимает мои колени и утыкается в них лицом. Дышит мне в колени, и чувства возвращаются. Снова захлестывает волна эмоций. От ненависти до дикой любви. Запускаю руки в его волосы и вожу пальцами. — Вернись. Мне реально сносит крышу без тебя.

— Ты меня любишь?

— Люблю, — выдыхает мне в колени.

— Почему ты об этом мне никогда не говорил?

— Разве я не говорил? — заглядывает мне в глаза, а я отрицательно качаю головой. — Не могу без вас… Я понимаю, что мудак, но уже ничего не исправить. Я всегда тебя любил, наверное, с первого взгляда. Но раньше не так, как сейчас… Я не осознавал это. Мне кажется, я тебя теряю с каждой секундой… И пытаюсь с этим бороться, как умею. Ты имеешь право меня наказывать за предательство, я уже сам себе ненавистен. Но ты и Дана — это все, что у меня есть в этой гребаной жизни! — он берет мои ладони и сжимает. Опускаю глаза и понимаю, что он разбил все костяшки, и на моих руках его кровь.

— Разве можно любить не в полную силу? — спрашиваю я и уже не прячу от него взгляд. Сколько бы я ни сопротивлялась, все равно тону в этих темных глазах.

— Можно не осознавать, насколько сильно любишь, когда все досталось легко, — он сильно сжимает мои руки, причиняя боль, тут же разжимает и поглаживает пальцы.

— Легко?

— Да, ты почти сразу мне отдалась, и все понеслось: свадьба, ребенок, семейная жизнь… А когда ты ушла, все опустело. И я еще думал, что это блажь, ты остынешь, и я тебя верну. Но все оказалось не так просто… Лера, ты можешь наказывать меня сколько угодно, только вернись домой.

— И все продолжится?

— Что «все»?

— Измены… — голос сипнет.

— Нет, не будет никаких измен. Приоритеты поменялись…

— Я не верю, — сама со всей силы сжимаю его пальцы и отворачиваюсь.

— Я понимаю… Дай шанс… Иначе… Иначе я натворю что-то непоправимое в попытке вас вернуть. Я реально схожу с ума, — просит он, сглатывая, и я ему верю, но легче почему-то не становится. Мне по-прежнему больно, и невыносимо ноет в груди.

— У тебя есть в машине аптечка?

— Зачем?

Поднимаю раненые руки. Не могу выносить его боли. Артур встает, тянется к бардачку и достает аптечку, ставя коробочку мне на колени, и опускается на сидение рядом. Скидываю куртку, открываю аптечку, смачиваю вату в перекиси и тяну его руку к себе. Я стираю всю кровь со сбитых костяшек, а Артур внимательно за мной наблюдает. Поливаю перекисью его раны, а он вдруг перехватывает мои руки, целует их, а потом и вовсе дергает меня на себя, роняя аптечку, и целует, жадно всасывая губы. Замираю в оцепенении, а потом сама срываюсь, отбрасываю бутылек, вату, обхватываю его шею, царапая кожу ногтями, и стону в любимые губы. Мне уже плевать на все — я тоже дико скучала. И мне кажется, что умру, если не надышусь им.

— Прости меня, малышка, — шепчет мне в губы между поцелуями. Хватает за волосы, оттягивает их и проходится дорожкой поцелуев по шее, всасывая кожу. Он словно пьет меня большими, жадными глотками. — Я… — задыхается вместе со мной. — Я сдохну без вас, — опять возвращается к моим губам, и я, как всегда, пьянею от его натиска, запаха, близости. — Не отбирай себя у меня. Я же не отдам, не отпущу, — шепчет мне, уже кусая губы и тут же зализывая укусы. Цепляюсь за его волосы, сжимаю их и отвечаю с такой же дикостью. А потом набираюсь сил и отталкиваю, пытаясь отдышаться. Он снова дергает меня на себя, больно сжимая талию, а потом замирает, приходит в себя и отпускает, медленно разжимая пальцы.

— Мне нужно время, чтобы побыть наедине с собой. Ты можешь мне его дать и не душить своим присутствием? — спрашиваю, а сама дрожу от его близости. Маленькая влюбленная Лера внутри меня вопит и требует отпустить все, забыть как страшный сон и отдаться мужу. Поверить и выстроить еще один замок из песка. Но боль внутри меня никуда не делась, и чертовы картинки с его изменами еще не стерлись из памяти, если стереть их вообще возможно.

Артур отодвигается от меня, приоткрывает окно, впуская холодный воздух.

— Сколько времени? — отрешенно спрашивает он, словно тоже мертв. Вынимает сигареты, всполох огня зажигалки освещает его усталое лицо, и по салону тянется тонкая струйка дыма.

— Не знаю, но не приезжай какое-то время. Хочешь видеть Дану — договаривайся с Дашей.

— Хорошо, — тихо отвечает он и опять сильно затягивается. — Я дам тебе все, что ты хочешь, — он вышвыривает окурок в окно и выходит из машины, садится за руль и везет меня домой.

Артур

Я опять дома. Несмотря на то, что он пуст, я все равно считаю это место своим домом. Здесь я впервые сделал Леру своей женщиной, здесь зачата и родилась моя дочь, и здесь все пропитано счастьем. Странно, но раньше я этого не замечал. Семья, жена, ребенок — все воспринималось как должное. Был определенный жизненный план, и он успешно выполнялся.

Лера все-таки права: я же никогда не говорил ей, что люблю. Роюсь в памяти и не могу вспомнить ни одного признания. Яркими вспышками проносятся только ее слова: «…я так тебя люблю, что даже страшно…», «…мама любит папу, а Дана любит папу? Скажи: люблю…» И еще тысячи таких признаний, а я все принимал как должное. И ведь понимаю, что люблю Леру безумно. Никого и никогда так не любил. Но идиот осознал это только сейчас.

Срываю с себя галстук, расстегиваю рубашку и иду к бару. Наливаю бокал коньяка и сажусь на диван с сиреневыми подушками. Лерка выбирала и диван, и эти безвкусные подушки, от которых я морщился. И вот эту вазу с какими-то замысловатыми ветками, стоящую на столике. Эти вещи кажутся сейчас самыми дорогими в пустом и холодном доме.