— Нельзя вот так сразу распахивать дверь, тем более вечером! — иду на нее, вынуждая меня впустить.

— Я думала, это Даша, — недовольно выдает она, а сама бегает глазами, стараясь не смотреть на меня, и мнет подол домашнего платья. Такая теплая, мягкая, с влажными волосами и раскрасневшимися щеками. И у меня встает. Как у пацана. Хочу жену. Не снимая этого полосатого платья, купленного на рынке, только задрать его повыше и нагнуть ее прямо в коридоре, жестко трахая.

Лера сейчас напоминает мне ее пару лет назад, когда мы только встретились: такая маленькая, хрупкая, невинная девочка. Совсем не изменилась, грудь, правда, налилась, и бедра немного округлились, но это добавляет ей еще больше женственности и сексуальности. Моя маленькая женщина.

— Я тут питание Дане принес и вам кое-что.

— Не нужно было, — глядя куда-то в пол, говорит она. — Долго это будет продолжаться?

— Слушай, Лера, мы с тобой это уже обсуждали. Моя дочь должна получать все самое лучшее, и ты — тоже. Это не обсуждается!

Выводят из себя ее попытки оборвать со мной все связи. Не получится, родная!

— Обсуждали?! «Если не будешь принимать помощь от меня, я заберу дочь» — это, по-твоему, обсуждение?!

— Ну, а как по-другому, Лер?

— Ладно, давай пакеты и уходи, — вздыхает она, по-прежнему прячет от меня свои красивые глаза.

— Они тяжёлые, я сам. И еще дочь хочу увидеть! — обхожу Валерию и иду на кухню. Оставляю пакеты на диванчике, мою руки, вытираю их полотенцем и вынимаю из пакета игрушки.

— Она спит, — сообщает Лера, останавливаясь в дверях.

— Так рано?

— Днем капризничала, не спала, — поясняет она.

— С ней все хорошо, не болеет?

— Нет, все хорошо.

— Все равно пойду на нее посмотрю, соскучился, — хочется добавить «и по тебе тоже дико скучаю», но сдерживаюсь, сжимая челюсть.

Прохожу в комнату и нахожу дочь спящей на диване и обложенной подушками. Аккуратно сажусь рядом с ней, наклоняюсь и глубоко вдыхаю самый любимый детский запах. Самый сладкий запах в нашей жизни — это запах наших детей. Ставлю игрушки на спинку дивана, чтобы с пробуждением дочь сразу их нашла. Несколько минут просто смотрю на Дану, замечая, что она точно так же, как Лера во сне, приоткрывает губки. Не удерживаюсь, наклоняюсь и целую в ручку. Дана шевелится, отворачиваясь от меня, но не просыпается.

Выхожу на кухню, останавливаюсь в дверях, наблюдая, как жена разбирает пакет, составляя продукты в холодильник и шкафы. На меня вдруг резко накатывает усталость, гребаное горькое сожаление о том, что сам как последний мудак подорвал доверие и искренние чувства жены. И чем дольше я на нее смотрю, тем больше горечи во рту с привкусом битого стекла. Хочется собрать жену с дочерью и увезти домой, потому что только там их место.

— Я хочу выйти на работу, — сообщает мне Лера. — Надеюсь, ты не будешь препятствовать. Ты и так следишь за каждым моим шагом, — недовольно сообщает она.

— Какая на хрен работа?! Куда ты собралась? И с кем будет в это время наша дочь? — новость приводит меня в ярость. Не потому, что я против самореализации жены, а потому что тем самым она хочет перестать зависеть от меня и отдалиться еще дальше.

— В цветочный салон флористом. С дочерью будет сидеть соседка, я уже договорилась. Дана пошла с ней на контакт, а Мария Сергеевна души в ней не чает.

— Нет! Никакой работы! Я не доверю свою дочь пожилой женщине без опыта и образования! — категорично отрезаю.

— Ты не имеешь права мне что-то запрещать! И я подаю на развод! — смело, даже дерзко заявляет она и громко хлопает дверцей холодильника.

И все… Слово «развод» срывает мне крышу. Взрывает изнутри. Резко иду на Леру, пока она ни натыкается на тумбу. Кухня маленькая, и ускользнуть ей не удается. Хватаю жену за талию и резко сажаю на тумбу. Дочь спит, и Лера не может кричать, поэтому она начинает шипеть как кошка, изворачиваться и колотить меня руками. А меня это заводит еще больше, я уже готов ее изнасиловать, только бы заполучить желанное тело и надышаться ее сладким запахом.

Валерия

Он прижимает к себе, и меня, дуру, ведёт. Шиплю, требую отпустить, сопротивляюсь, что-то кричу о разводе, но это все защитная реакция от самой себя. Он так близко, чувствую его запах, горячее дыхание, сильные руки, и тело как всегда безоговорочно сдается. Оно дико скучает и тянется к единственному мужчине, который к нему прикасался. Тело отзывается даже на грубые прикосновения, а разум вопит, требуя прогнать Артура и никогда больше к себе не подпускать. Если мужчина позволяет себе изменять женщине в браке, значит, он будет делать так и дальше. Это не любовь. А я отчаянно хочу, чтобы меня любили, также сильно и эгоистично, как это делаю я. Чтобы дышал мной и даже не представлял на моем месте других женщин.

— Отпусти меня! — толкаю его в грудь, но силы не равны. Артура невозможно отодвинуть, если он этого не захочет.

— Лерочка, девочка моя, — шепчет мне словно в бреду и лихорадочно сжимает мое тело, сминая платье. — Я дико соскучился, — голос хриплый и вибрирующий.

А мне рыдать хочется, кричать на него и колотить кулаками в грудь. Потому что это очень больно — любить и отталкивать. Меня покидают силы, и я опускаю руки, запрокидываю голову, закрываю глаза и замираю. Сначала он принимает ситуацию за призыв к действию и задирает платье, стискивая бедра, жадно целуя шею. У него уходит где-то пять минут, чтобы понять, что я не отвечаю. Тело по-прежнему отзывается россыпью мурашек, возбуждением с волнами жара, его прикосновения оставляют ожоги. А разум вопит, что сдаваться нельзя! Иначе все повторится, и я увязну в этой боли. Поэтому и держусь, стараясь не реагировать на его жадные ласки.

Артур, и правда, скучал, это чувствуется по его порывистым движениям, по голодным поцелуям и тяжёлому дыханию. Только легче мне от этого не становится. Он не раскаивается и не сможет мне гарантировать, что измен больше не будет. Я воюю с собой и своим телом, и это настолько невыносимо, что из глаз сами собой брызжут слезы. Всхлипываю, не в силах сдержаться, и Артур замирает, утыкаясь мне в шею. Дышит глубоко, опаляя своим дыханием. Так мы и стоим несколько минут. Настолько близко друг к другу и одновременно очень далеко.

— Не плачь, пожалуйста, не рви мне душу! — удивительно, что этот мужчина воспринимает мою боль как раздражитель. Он злится. Только за что? — Ну что мне сделать?! — отрывается от меня, заглядывает в лицо, а я отворачиваюсь — не могу смотреть в эти лживые, но такие любимые глаза. Оказывается, любовь может быть очень болезненной и мучительной. — Не молчи! — приходит ярость от того, что я не отвечаю. А я не знаю, что ему сделать… — Чего ты хочешь от меня?! — встряхивает как куклу. Он всегда такой импульсивный, и раньше мне это даже нравилось. Он был моим хищником, которого я приручила. Но так только казалось.