— Мы благодарим вас за столь щедрый дар. Кэналлоа богата драгоценными камнями.

— А также вином, лошадьми, оружием и отважными сердцами. — Раздавшийся голос был приятным, но, увидев того, кому он принадлежал, Дикон сжал кулаки. — Воин, я вижу, вновь опередил монаха. Рокэ, я полагал алые ройи морисскими сказками.

— Большинство сказок в той или иной степени правдивы, Ваше Высокопреосвященство. Воды Каоссы и в самом деле подмывают скалы Дэсперы и несут добычу к морю. Одному из искателей камней повезло — в этом нет никакого чуда. Нет чуда и в том, что одуревший от привалившей удачи добытчик принес находку мне, и я ее купил.

— Первый маршал неслыханно щедр. — Голосок королевы был спокойным и грустным. Слишком грустным для женщины, ставшей обладательницей драгоценности, почитавшейся легендой.

— Алва носят лишь сапфиры и бриллианты… Алые ройи ему не нужны. — Заглядевшийся на королеву Дикон не заметил появления кансилльера, хотя несколько дней думал лишь о том, как его найти.

— Не правда ли, печально? — блеснул глазами Ворон. — Мне принадлежит то, что мне не нужно, а другим нужно то, что им не принадлежит.

— Еще печальнее, — холодно ответил Штанцлер, — когда кому-то не принадлежит то, что должно принадлежать именно ему.

— Это значит лишь то, что он глуп, труслив или ленив, — пожал плечами маршал.

— Или то, что его или его предков ограбили.

— Одно другого не исключает. Предки могли быть глупы, а потомки — трусливы и ленивы. — Глаза Рокэ холодом и жесткостью могли поспорить с сапфирами на его кинжале. Дику показалось, что роскошную, обтянутую белым шелком комнату заметает ненавистью, словно снегом. Кансилльер улыбнулся.

— Талигу, несомненно, повезло, что у его Первого маршала столь определенные взгляды.

— Талигу повезло, — с не менее милой улыбкой добавил Дорак, — что у кансилльера взгляды не менее тверды. Но всего больше Талигу повезло, что у него столь прекрасная и благородная королева… Я горю желанием вручить Ее Величеству мой скромный дар.

Его Высокопреосвященство, величественный и великолепный в своем черном облачении, оживленном золотым наперсным знаком, медленно приблизился к Ее Величеству. Королева торопливо вскочила и преклонила колени, Дорак торжественно благословил женщину и лишь затем взял у вошедшего с ним олларианца изящную, плоскую шкатулку и эффектным жестом открыл.

— Святая Октавия, — прошептала Катарина, — в моей комнате в Ариго была ее икона. Я часто перед ней молилась, очень часто, но…

Королева замолчала, как показалось Дику, испуганно. Видимо, она сказала больше, чем хотела. Ричард вытянул голову, стараясь рассмотреть подарок, но Ее Величество держала икону таким образом, что были видны лишь золото и жемчуг оклада.

— Ваше Высокопреосвященство, — заметил кансилльер, — примите мои поздравления, удивительно тонкая работа. Художник, надо полагать, выпускник Академии?

— Да, — живо откликнулся Дорак, — этот юноша — второй Альбрехт Рихтер. Это его новая работа…

Дорак, эр Август, Рокэ о чем-то говорили, любезно улыбались, рассматривали драгоценные вещицы, Ее Величество участия в разговоре не принимала. Отпустив камеристок, королева застыла в своем кресле, сложив на коленях тонкие, украшенные массивными золотыми браслетами руки. Ее мысли витали далеко от этой роскошной комнаты и ненавидящих друг друга мужчин.

Занавес опять зашевелился, и на пороге возник бледный, полный мужчина в белом бархате и черном шелке. Катарина вновь вскочила и присела в низком реверансе, Рокэ и кансилльер преклонили колени, Дорак поклонился, не утратив, впрочем, своего величия.

Король! Этот человек — Фердинанд Оллар, но как же он не похож на владыку великого государства. В день святого Фабиана Дику не удалось рассмотреть Фердинанда Второго, и сейчас юноша был просто потрясен его незначительностью. Грузный, рыхлый, с похожим на побеленную грушу лицом, он оскорблял само понятие королевской власти. Любой из троих, находившихся в будуаре королевы вельмож на троне выглядел бы куда уместнее.

Оллар окинул комнату сонными рыбьими глазами, задержав на Дике мутный, ничего не выражающий взгляд.

— Как-то непривычно видеть вас в сопровождении оруженосца, Рокэ.

— Тем не менее, Ваше Величество, ближайшие три года при мне будет сей достойный во всех отношениях молодой человек. — Несмотря на учтивые слова, Дику показалось, что его оскорбили. Короля, впрочем, тоже.

— Вам виднее. — Вялая искра интереса угасла, и Фердинанд повернулся к супруге.

— Вашу руку, сударыня. Нас ждут.

Королева торопливо поднялась, заняв место рядом с Фердинандом, который мог бы сойти за ее отца, если не деда. Дик знал, что Катарине Ариго исполняется двадцать пять лет, а Фердинанд Оллар на четырнадцать лет старше жены, но ей нельзя было дать больше восемнадцати, а ему меньше пятидесяти. Когда венценосная чета проходила мимо Дика, королева вздохнула, и у юноши сжалось сердце от сочувствия и нежности — она была так же одинока и связана с ненавистным человеком, как и он, но Ричард Окделл через три года будет свободен, а Катарина навеки Создателем и людьми отдана сидящему на краденом троне жалкому толстяку.

Оллар и королева покинули будуар первыми. В приемной с августейшей четой поравнялся перебиравший четки Дорак — шлифованные гранаты в длинных белых пальцах казались застывшими каплями крови, крови, которой на лжекардинале было еще больше, чем на Вороне. Кансилльер Талига и Первый маршал следовали за Их Величествами, отставая на два шага, Дику же ничего не оставалось, как пойти за своим эром. Сзади раздался шорох — к процессии присоединились толпившиеся в приемной дамы и девицы. Юноша спиной чувствовал на себе любопытные женские взгляды и готов был провалиться сквозь роскошный алый ковер, покрывавший не менее роскошный паркет, но приходилось идти, соразмеряя шаг с шагом Рокэ. Оказавшийся во дворце Олларов сын Эгмонта Окделла должен показать всем и каждому, что ничего не боится и ему не нужны «навозные» милости.

Юноша твердо решил перенять походку Рокэ и его манеру держать голову. Именно так должен ходить человек, которому нет дела до того, что о нем подумают, презирающий тех, кто пытается презирать его самого.

Шествие остановилось на покрытом ковром возвышении, с которого открывался великолепный вид на зал, без сомнения, бывший гордостью создавшего дворец архитектора. Высокий, полупрозрачный купол поддерживали два яруса белоснежных колонн, разделенных легкой галереей, обнесенной кованой серебристой оградой, столь изящной, что снизу она казалось кружевом. Паркет был украшен великолепным в своей изысканности и простоте орнаментом. Мастер, использовав древесину, наверное, всех известных ему деревьев, добился невероятной плавности цветовых переходов. Между колоннами висели изящные люстры, казавшиеся невесомыми, хотя на них ушло немало хрусталя и бронзы.

Их Величества уселись в обитые бархатом вызолоченные белые кресла, Дорак занял черное. Кансилльер и Первый маршал встали за спиной Фердинанда, а Дикон, по-прежнему не зная, что ему делать, придвинулся поближе к маршалу. Впереди маячили послы иноземных держав, за ними толпились аристократы — между бритых лиц «навозников» мелькали бородки Людей Чести. Дикону показалось, что он узнал герцога Придда. Интересно, где Валентин?