Шарлотта Грейвз, протянув руку, касается укрытой крысиной кожей ладони Кристиана. И улыбается. Автомобиль, покачиваясь, пролетает один поворот за другим. Сворачивает на подъездную дорожку. За лужайками и подстриженными кустами возвышается дом с крестообразными оконными рамами и заостренной кровлей. Синеют спрыснутые желтым светом ели. Вход, что у твоего замка. Хлопают дверцы машины. Громкие приветствия внутри. Двигаюсь вослед худощавым ногам Шарлотты. По мягкому ковру. Пока кто-то не тормозит ее, придержав за руку. И я по ступенькам спускаюсь в просторную комнату. Огромный сложенный из камня камин. Высокий темноволосый малый в желтой рубашке с пристегнутым пуговицами воротничком.

— Привет, а вас я вроде не знаю.

— Корнелиус Кристиан.

— А я Стен Мотт. Вон та женщина с золотистыми волосами, моя мать, а тот с седыми, отец. Давайте, наваливайтесь.

— Прошу прощения.

— Ну, на пиво или чего вы хотите выпить. Кстати, а вы, по-моему, забавный.

— Спасибо.

Кристиан отступает к оставленному свободным участку стены. Рядом с мраморной каминной доской. Картина, на которой корабль с раздутыми парусами летит по сине-зеленому гневному морю. Ступени под аркой, ведущие вверх, к огромной обеденной зале. Серебряные вазы на столах. Такой большой груди, как у Шарлотты, я ни у кого больше не видел. Просидел с ней три свидания в темноте кинотеатра и выпил три стакана ананасовой, прежде чем решился к ней прикоснуться. После чего сразу почувствовал себя гнусным мерзавцем.

Седоголовый отец Стена в одной рубашке с закатанными по локоть рукавами. Поджаривает в камине булочку, насадив ее на длинную вилку. Щипчиками извлекает из булькающей чаши дымящуюся сосиску.

— Вам как, с горчицей.

— Да, пожалуйста. Спасибо.

— Вы кто, сынок.

— Пожалуй, я еще не настолько стар, но зовут меня Корнелиусом Кристианом.

— Во как. Ну, а я уже настолько стар, чтобы приходиться Стену отцом. А ничего у вас язык подвешен. Всегда надеялся поближе сойтись с друзьями Стена, да как-то возможности не представлялось. А хочется почаще встречаться с молодыми людьми. Когда молодежи не видишь, голова начинает работать на стариковский манер. Э, да никак это ты, Шарлотта.

— Здравствуйте, мистер Мотт.

— Да брось ты своего мистера Мотта. Я тут как раз говорил этому молодому человеку, что все не получается у меня почаще встречаться с вами, ребятки. Слушай, а ты что ни день, то хорошеешь. Совсем как твоя матушка. Чуть не женился на ее матери когда-то. Самая красивая девушка была в те времена. Да только она дала мне от ворот поворот.

Вечеринка в полном разгаре. Бухает музыка. Все больше прибывает радостных физиономий. Скромницы-девушки ожидают того, кто подберет ключик к замку их любви. Громко излагают затасканные мысли. Взгляды устремлены на наряды. Ножки врозь, сафьяновая обувь. И разная прочая. А мистер Мотт продолжает очаровывать свою состоящую из двух человек аудиторию.

— Как начинаешь забывать, когда в последний раз видел хорошенькое личико, значит, считай, старость подкралась.

— Вам просто хочется меня развеселить, мистер Мотт. Вы уже познакомились с Корнелиусом, это мой старый друг. Он только что вернулся из Европы, долго там жил.

— Вот как. Я теперь нечасто бываю в Европе. Но женщины там. В них определенно есть что-то такое. Господи, Париж. Лондон. Какие женщины. Не знаю, что в них такое. Но, ей-ей, что-то есть. Вы понимаете, о чем я, Корнелиус.

— Полагаю, что да, сэр.

— Мистер Мотт, Корнелиус был женат, но жена его умерла.

— О, весьма соболезную, право. Вот и еще булочка поджарилась, хотите, с сосиской. А как вы теперь проводите время, Шарлотта. На лыжах в этом году катались.

— Я же работаю, мистер Мотт. Послушать вас, так у меня бог весть сколько свободного времени. А я работаю сорок девять недель в году.

— Ну что же, а я пятьдесят две. Мой доктор мне все повторяет, сократись Джим, сократись, так больше нельзя. Пришлось сократиться. Урезать восемнадцатичасовой рабочий день. Аж до шестнадцати. Докторов надо слушаться. Приедешь в этом году погостить к нам на озеро, Шарлотта.

— Хотелось бы, мистер Мотт.

— Вот умница-девочка. И друга своего привози. Я стараюсь выбираться отсюда на несколько дней. С прошлого года, когда начал вдруг видеть это чертово красное пятнышко. Как только уезжаю туда, оно исчезает, а стоит вернуться, и оно возвращается. Ба, да вот оно, черт бы его побрал. Торчит прямо над углом камина. А попытаешься вглядеться в него, тут же срывается с места и плывет через все поле зрения. Во, готово, уже уехало. На другой конец комнаты. Каждый раз ускользает, никак я его не ущучу. Но видит бог, всегда возвращается и все начинается заново. И ни один врач, похоже, не знает, что это такое, я уж всех шишек на восточном побережьи перебрал.

— Но это же ужасно, мистер Мотт, может быть, вы переутомились. Или еще что-нибудь такое.

— Что поделаешь, Шарлотта, связался я с этими свечами зажигания, так уж надо и дальше их делать. Но в общем доктора это самое и говорят. Я тут сходил к одному малому, который уверяет, что выдумал особый способ лечения, надо, дескать, просто лежать и петь, негромко. Закрывает он мне лицо маской. Я говорю, ребята, надеюсь, вы хорошо понимаете, что делаете. Вот, значит, напеваю я сквозь эту маску, а в глазах у меня разноцветные огоньки играют. Потом колокольчики зазвенели. Я уж было решил, что на небо попал. Только когда счет получил и дошло, что я еще на земле. Однако, хватит вам ребятки торчать тут и слушать старого чудака. Идите, веселитесь, мое дело обслуга. Вас всю ночь буду обслуживать без очереди, так что приходите за добавкой.

Смущенный профиль Шарлотты Грейвз. Выступающий из длинных струистых волос. Мгновение она стоит, сложив на груди руки и глядя в пол. Соседская девочка. Чистая и безмятежная. А я уже сидел по горло в клоаке, курил и проповедовал греховную философию. Тащился в школу, ледяной ветер задувал мне в штанины. Однажды увидел как моя приемная мать с ее грязными белесыми космами и белесыми валиками жира на боках, скачет верхом на моем приемном отце у них в спальне. Шел мимо, а дверь была чуть-чуть приоткрыта. До того распыхтелся, что пришлось прикрывать рот ладонью, пока я на них таращился. Так хотелось увидеть побольше, что не знал, куда и смотреть. Во всех прочитанных мной гадких книжках говорилось, что таким образом делают детей. Но у них уже был маленький сын, из которого я однажды вытряс душу. За то, что он довел моего братишку до слез. И приемные родители призвали меня на кухню. Я стоял, а они сидели. Рассказывая, как они отправят меня в тюрьму. В субботу приехал под вечер из Рокавэя мой дядя. Все настороженно расселись в маленьком заднем саду. У дяди были большие сильные руки, он вытащил из кармана потертого пиджака бумаги и выписал им чек.

— Ты знаешь, Корнелиус. Господи, я даже не знаю, как это сказать, ну в общем я тобой вроде как горжусь. Мистер Мотт столько всего тебе рассказал про себя. Как будто вы с ним старые друзья.