от меня, болтуна. Смеялся только к концу сказанной шутки и только в том случае, если и в самом деле было смешно, а не так, за компанию. Мы редко встречались днём, пересекаясь ночью на своих постах.

– Подъём, Замок, – разбудил меня Юра, – пора на пост. Пей чай. На печке стоит. Не обожгись, он горячий и крепкий. На этот раз без сахара. Чай – экономкласса. Там постреливают, может, бронежилет наденешь?

– Ты ведь без него стоял, – взглянул я на Казакова спросонья.

– Я не стоял, я в БМП на связи сидел.

– Даже если меня подстрелят, всё равно домой отправят, – злобно отшутился я, застегивая бушлат.

– Хозяин барин, – плюхнулся на лежанку наводчик.

На улице было свежо. Я вдыхал жадно, полной грудью, чистый морозный воздух. Если бы не стрельба вокруг, то можно было представить нашу школу. Большую горку, ведущую к реке, и множество звонких девичьих голосов. Куски чёрной клеёнки, оторванной украдкой с теплотрассы, коньки и лыжи. Угольки сигарет в темноте у рыбацких гаражей и робкие неумелые поцелуи. Снежки, летящие тебе прямо в лоб, и крики друзей, с которыми, кажется, не расстанешься никогда. Я пытаюсь отогнать ностальгию и привыкаю к темноте.

– Чего встал как вкопанный? – прозвучал голос у входных ворот на территорию.

– Вадя, ты? – спросил я, вернувшись в реальность.

– Мы, мы, я и Фикса. Иди к нам.

– Давно тут?

– Только заступили, – раздался голос пулемётчика уж как-то совсем неожиданно.

Всё дело в том, что позиция Фиксы была оборудована следующим образом: боец отрыл окоп в полный рост, у основания стены выбил ломом кирпич и разместил там свой пулемёт. Сектор обстрела большой, и поразить его огневую точку сможет только опытный снайпер, и то если пристреляет. Собственно, я чуть не наступил на голову солдата и потому подпрыгнул от испуга, чем позабавил обоих постовых. Мы с Вадей хором похвалили парня и отошли в сторонку, не мешая своей болтовнёй.

Сначала говорил один я, долго и во всех подробностях рассказывая о таинственной гибели группы Дятлова. Это и многое другое было прочитано мной в книге «Сто великих тайн». Мы выдвигали разные гипотезы, которые, по нашему мнению, никто не учёл, и почти разгадали загадку. Потом перебрали все недочёты и неувязки, решив, что в этом деле многое скрыто и пришельцы всё-таки существуют. Далее Вадим рассказал мне очень романтическую историю знакомства со своей любимой, обещая завтра показать мне её фотографии. Я в свою очередь скромно промолчал по поводу того, что моя ненаглядная уже во всю спит с другими парнями. Он долго объяснял мне, как его изменила любовь и как он понимает это чувство. Объяснения получались доходчивыми и простыми, что было неожиданно слышать из уст девятнадцатилетнего пацана. Мне показалось, что он прожил уже не одну жизнь. Я часто ошибался в людях, но в выборе друзей – никогда.

Незаметно для меня он перешёл на рассказ о лучшем друге, который поступил в институт и сел на героин. О том, как с ним намучились родители, подруга и друзья. О том, как он сбежал с лечебницы, прыгнув в окно третьего этажа. И как при взятии крови на анализ у него обнаружили СПИД.

Вадиму было горько оттого, что сейчас он здесь, а не дома. По его утверждению, будь он рядом, ничего плохого с другом, может быть, и не произошло. Я сказал ему о том, что его присутствие в чьей-либо жизни может помочь только тем, кто искренне этого желает. Это закономерность. В данный момент нужно сосредоточиться на тех, кто тебя окружает, даже если тебя об этом не просят. Просто сейчас мы все взаимосвязаны как никогда, и только это по-настоящему важно. Вадим легко соглашался со мной, но всё же цеплялся за вещи, которые беспокоят его и не дают сосредоточиться. Я его понимал и советовал читать письма из дома в последнюю очередь. Чтобы разрядить обстановку, мне пришлось рассказать, как я врал родителям о своём месте нахождения. Мы долго смеялись, сравнивая учебный полигон Подмосковья с пылающим Грозным. Таким образом врали многие, ведь адрес полевой почты у нас был один на всех – Москва-400. Время пролетело незаметно и, попрощавшись, мы разошлись на отдых.

Утром меня разбудил Юра. Будил аккуратно и как бы с сочувствием. Единственное, что он сказал, так это одно матерное слово, означающее непоправимость и трагизм в произошедшей ситуации.

Вадим Кержаков и его расчёт отправились за боеприпасами. Верхом на БТР бойцы попали под беглый миномётный огонь своих же братьев по оружию. Артиллеристы всегда жаловались на очень старые и отсыревшие боеприпасы, объясняя всем, что сто метров плюс-минус для них даже не погрешность. Солдаты отделались лёгким испугом. Все, кроме Вадима. Осколок величиной с ноготок попал ему в шею, разорвав артерию. Парень просто истёк кровью по пути в медсанбат. Он до последнего был в сознании.

Я, наверное, так же, как Коваль, долго сидел на лежанке и думал. Пил горький чифирь, сплёвывая заварку на пол, курил сигареты одну за одной и пытался вспомнить хоть одну отличительную черту его лица. Потом вскочил как ужаленный и выбежал во двор в надежде увидеть хоть кого-нибудь из его расчёта. Хотелось забрать его письма себе и выслать все фотографии на обратный адрес. Но двор был пуст. Зенитчики снялись с наших позиций, получив новый приказ. Мне почему-то показалось, что во всём виноват этот случай и их внезапный отъезд связан именно с ним. Но в преддверии наступления шла вполне стандартная перегруппировка сил, и вместо зенитной установки к нам прикомандировали целый танк. Казалось, весь воздух пропах несправедливостью и лицемерием, но всему находилось твёрдое и тупое, как лом, объяснение – не в том месте не в то время.

Голос ротного вывел меня из состояния анабиоза. Я встал, взял автомат и вошёл к нему в комнату. Там вовсю обсуждали предыдущую операцию и действия штурмовых групп. Скоро всё, что отработано на картах, придётся воплотить в реальности и желательно без потерь среди личного состава.

– Замок, – обратился ко мне капитан, – собери к пятнадцати часам всех механиков и наводчиков роты на инструктаж. Я проведу его лично. Завтра на это времени уже не будет. Дембелям передай, что явка полная. Если я кого-то недосчитаюсь, пусть пеняют на себя.

– Есть, товарищ капитан, – козырнул я и направился в третий взвод.

Из раскрытых дверей десанта торчал камуфлированный зад Титова. Сержант уже в который раз за день пересчитывал запас консервов, которые хранил на период наступления. В уме соображал, сколько можно съесть сейчас и сколько банок станет неприкосновенным запасом. Скачков с трудом сдерживал себя от желания с разбегу показать другу, как играет его любимый «Спартак».

– Макеев мимо такой задницы не пройдёт, – подначивал Титова

Бригадир, – обязательно ботинком приложится.

– Я смотрю, ты разговорился, воин, – продолжая копошиться в десанте, ответил Серёга. – Слабину почувствовал?

– Никак нет, товарищ сержант, мне до слабины ещё пять месяцев служить.

– Вот и помалкивай, «слон», не то Хаттаба на тебя натравлю.

– Титя, – сказал Скачков, – сколько можно о жратве думать? Ты бы мне лучше антифриз раздобыл. Он гораздо нужнее сейчас.

– Э, – вылез из десанта недовольный сержант, – как такая хрень могла вам в голову прийти? Это ж надо – антифриз с едой сравнивать.

К зампотылу идите или к зампотеху. Там решайте свои идиотские вопросы. Я, между прочим, о вас забочусь.

– Тогда почему от нас офицерский сухой паёк спрятал? – спросил неожиданно Бригадир, вытирая промасленные руки ветошью.

– Ну-ка отвечай, дружище, – подхватил заинтересованно Скачков.

– Ах ты, сучёныш, – схватил разводной ключ Титов и направился к бойцу, – я ж тебя вырастил, вскормил, одел, обул. Солдатом сделал. Да как ты мог на отца-то?

Бригадир в один прыжок оказался за спиной Скачкова, отнекиваясь и прося о пощаде. Парни громко смеялись, чем привлекли внимание всего взвода, где каждый боец был занят своим делом. Механики устраняли утечки масла, наводчики проверяли боекомплект, сержанты производили осмотры и комплектацию оружия.

Приближаясь к позициям третьего взвода, я увидел Бригадира и ещё двух парней рядом