Сумерки спустились на город. Стрельба звучать стала реже и не так плотно, как днём. Сквозь темнеющие облака на низком небе пробивались звёзды, такие близкие, что можно дотянуться рукой. Схватить ту, что покрупней, и спрятать в нагрудный карман, пусть своим холодом сбивает высокую температуру тела. Они зажигались по всему небосводу, прибивая своим светом тучи к земле, освобождая каждый миллиметр тёмносинего полотна. Отражались в глазах, в замерзающих лужах, оставались в памяти уходящих на отдых бойцов.

Соломин вложил прочитанное письмо в конверт, ещё раз взглянул на небо и вернулся в расположение, покинув десант БМП. Суммы, заработанной за текущее время, пока не хватало, но заветная мечта приближалась с каждым днём, и к концу весны можно было смело покинуть это проклятое место. Содержание писем из дома оставалось таким же напряжённым и нагнетающим. Юра успокаивал супругу в ответ, стараясь не писать лишнего и не сгущать краски. Находясь на службе, он иногда всерьёз подумывал о повторном контракте, но возраст детей отгонял эти мысли, возвращая реальную необходимость быть рядом с семьёй. Армия, хоть и сокращённая до унизительно ничтожных размеров для такой огромной территории, как Россия, всё-таки кормила и обувала. К тому же в Кремле обещали непременно поднять, отрезвить и перевооружить единственную по большому счёту опору державы. В перспективе было бы закончить школу прапорщиков и дослужить до пенсии. А уж прапорщики не пропадут – мечталось контрактнику.

Взятие Грозного у многих ознаменовалось с падением Берлина, и солдаты были уверены, что на этом война закончится. Если сдадут этот огромный город, то ни сёла, ни станицы не устоят перед главным калибром нашей армии. Кто захочет пустить в свой дом войну ради пресловутых благ шариата и сомнительной независимости? Жители равнинной Чечни давно стали светской публикой. Их женщины посещали увеселительные заведения ночного Грозного, а также кинотеатры, кафе и рестораны. Мужчины пили алкоголь наравне с русскими. Иначе для кого всё это строилось – неужели для русских? За три года независимости от России многие чеченцы бежали в русские города. Это выглядело как депортация по собственному желанию. Многие из них добрались даже до Нового Уренгоя, обживая север Тюмени, пуская там корни, считая себя полноценными гражданами страны. И это одни из тех, кто три года назад гордился переворотом в республике и с распростертыми объятиями встречал боевиков Афганистана, Турции, Арабских Эмиратов. Те в свою очередь довольно быстро дали понять братьям и сёстрам по вере, что такое настоящий шариат, попутно вырезая остатки русского населения Чечни, производя тотальные зачистки в лучших традициях германских СС. Соломин помнил трансляцию перемирия в Хасавюрте, унижение армии и озлобленность народа, потрёпанного многочисленными терактами на территории страны.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

«Здесь всё происходит одновременно».

14:00

– Вот знаешь, что главное для девушки в отношениях с любимым парнем? – рассуждали Соломин и Коваль.

– Мужчина для женщины должен быть в первую очередь другом, а уж потом любовником. В понятие «друг» я вкладываю все благородные чувства. И если она этого не чувствует, – улыбнулся Юра, – то обязательно убежит к другому.

– А как же жёсткость? – возмутился Андрей, продолжая писать письмо. – Некоторых баб на место сразу нужно ставить!

– Ты должен быть жёстким, – ответил, соглашаясь Соломин, – но не путай жёсткость с жестокостью.

– Опять ты загнул так, что не разогнёшь, – наморщил лоб Андрей, старательно выводя буквы шариковой ручкой.

В преддверии наступления вновь появились отчаяние и злоба. Рука тверже сжимала карандаши и ручки, пальцы не слушались, и мысли сбивались. Что написать родным и близким? А вдруг это в последний раз? Ладно, будем писать о погоде. Может быть, мы это небо снова увидим. Вот вертолётчики, наверное, сейчас чай пьют в Минводах. Сделал вылет, отстрелялся, улетел. А мы? А что «мы»? Мы тоже чайку хлебнём, только глубоко под землёй, в блиндаже. Скачков писал письмо, вытащив чистый конверт из конверта домашнего. Кто-то смешно визгнул за одеялом на выходе из блиндажа.

– Эй, это кто там? – спросил механик, выскочив наружу.

– Кто, кто. Я! – прошипел сержант.

– И чего ты визжишь?

– Я пепел «Беломора» ел.

– Зачем? – засмеялся Саня.

– Как зачем? Он от изжоги помогает.

– И как, помог?

– Язык обжёг! – тряс ладонями перед своим ртом Титов.

– Ну тогда я чаёк горячий сам за тебя допью. Он тебе противопоказан.

– Тоже мне чай, – морщась, сказал Серёга, – мята да зверобой. Я от мяты скоро импотентом стану. Макеев советовал ей не увлекаться. Вот где обещания замполита? Где моя сгущёнка и кофе? Почему не работает обеспечение? Я масло последний раз на Терском хребте ел. Яйца варёные обещали, мы бы куриц перестали воровать. Мяса хочу, я, что, птица одной крупой питаться? Мне вчера шашлык приснился на вертеле, а проснувшись, я застрелиться захотел. Доведут до греха, – тараторил сержант, забыв о боли во рту.

– Сечку ешь, её много, – развернулся к входу в блиндаж механик.

Я смотрел на Чунгу и не мог разобрать, что он нашептывает, когда моет посуду ротного. И знает ли ротный, что руки солдат не моет. Может, к его рукам грязь просто не пристаёт или он произносит заклинание, для того чтобы командир не заболел. Делая ему замечание, я вновь поражался его невозмутимостью и спокойствием. Мол, всё отлично и было так всегда. Впоследствии итог был предсказуем. Боец сожрал чего-то не того и подхватил желтуху, заразив ещё нескольких единиц личного состава. Но это было потом, уже после Грозного. А пока горе-снайпер мыл посуду и подозрительно смотрел на куски мыла «Слонёнок», которые валялись всюду. Смотрел недоверчиво и презрительно, как к самому бесполезному изобретению цивилизации.

– Чунга, сколько тебе лет? – шутил я при первой возможности.

– Девятнадцать лун, – отвечал, улыбаясь он, скаля свои белые и тонкие зубы.

– С винтовки-то стрелял?

– Немного, – говорил он застенчиво, продолжая надраивать котелки песком.

– Проси у ротного автомат, с ним интереснее, и он легче.

– Не даёт, просил уже, приказал рогатку освоить для начала, – жаловался снайпер.

Бригадир и Титов копошились на БМП. Рядовой с помощью тонкой отвёртки вычищал засохший мусор, приводя в порядок радиатор машины. Пыхтел как паровоз, достав кончик языка, ни на что не отвлекаясь, полностью погрузившись в это нелёгкое дело. Серёга проверял запас консервов, наличие одеял и своего спального мешка. Громко и как всегда неожиданно прозвучал старческий и нервозный голос:

– Русские братья, ведь жили мы раньше дружно!

– Да, блядь, – выругался сержант, стыдливо вспоминая случай с чеченкой.

Он схватил автомат и мгновенно оседлал башню машины. Перед ним стоял седой старик с листовкой Масхадова и бил в неё мякотью ладони. Эти глянцевые брошюрки валялись везде и всюду, но обидно было не за это. Обидно было за то, что обращение президента и министерства обороны к солдатам выполнено на обычной газетной бумаге низкого качества. А тут настоящий глянец.

– Это он во всём виноват! – кричал старик, даже не глядя в глаза ребятам.

– Копай глубже, дед, – сплюнул на землю Бригадир, сжимая в кулаке отвёртку, – до него Дудаев был.

– Дудаев, Масхадов – им плевать на народ, – вздохнул старец. – Вот что власть с людьми делает, – взмахнул он посохом.

– Мы порядок наведём, – принялся за своё сержант.

– Уже навели, – указал на свой разрушенный дом дед.

– Не без вашей помощи, – вставил угрюмо Бригадир.

И так было всегда. Смешно осознавать, что за политику страны перед пострадавшим населением республики отвечают необразованные солдаты. Где все эти сытые, умные политтехнологи? Мы бы любого приодели и обули по последней армейской моде. Лишь бы народ успокоили. Убедили не стрелять нам в спину.

– Хватит вам о девках, – вошёл в комнату Соломина Истомин с двумя контрактниками.

– Нам ротный задачу поставил, – продолжил Олег, – нужно найти место «секрета» для Фиксы и Пушистика на кладбище. Оно хоть и зачищено, но бережёного Бог бережёт. Не хотите ль прогуляться с нами, хлопцы?

– Я за! – ответил Соломин. – Люблю прогулки по кладбищу – там