Я протолкался назад и вышел из учебного центра. Давно мне не приходилось видеть ночное небо над пустыней. Звезды, казалось, сбивались в таинственные облака, укутывая своим прозрачным светом и небо, и землю, на которой я сейчас стоял.

Сам не знаю почему, но мне вдруг подумалось, что далекие звезды, до которых немыслимые миллиарды миль, шлют нам свой огонь, чтобы и тут, на Земле, все вспыхнуло ответным огнем. Но разве такое возможно? Разве они не слишком далеко и их крылышки не слишком коротки, чтобы долететь к нам сюда? Снова и снова в мыслях я невольно возвращался к ламе Тенсину, к тому, как он жил и открывал свой свет. Была ли это все сплошь иллюзия, дым и зеркала, которые только искажали истину, или он действительно помогает нам открыть наш собственный свет?

Дети Оз говорили, что ключ ко всему — сердце, открой его для милосердия и сострадания, а следом естественно придут и чудеса. Почему же тогда никак не получается избавиться от чувства, что он, наш лама, прибыл из какого-то другого места, чем они? Мне хотелось верить ему — ничуть не меньше, чем всем остальным, и моей вере тоже было на что опереться. Но моя голова продолжала говорить мне, что есть тут что-то такое, чего я пока не вижу ясно. И мне никогда не узнать всей правды, пока не увижу этого.

— Открой наконец глаза, — сказал я вслух. — Все перед тобой как на ладони. Нужно только захотеть увидеть.

Два дня спустя я был в машине, ехал из Джошуа-Три в Маунт-Шаста на концерт, когда в машине зазвонил мобильный. Я ответил. Это была Джоан.

— Джимми, тут такое известие пришло… не знаю даже, что и думать, — встревоженно сказала она.

— Говори, что там?

— Получается так, что нам пришел сегодня утром факс от женщины, у которой жил Тенсин, как раз перед нами. Тенсин постоянно твердил, что она не смогла обеспечить ему соответствующих условий, но в ее изложении все выглядит совсем по-другому. Тенсин уже прожил у нее какое-то время, и это она, если верить ее словам, она сама решила выяснить, что нужно сделать, чтобы гость не испытывал ни в чем неудобств. Кто знает, что ему предлагать и чего не предлагать, тибетскому-то ламе, правильно? Тем более пятнадцати лет от роду. Вот она и решила связаться с ашрамом в Индии, где находится резиденция Далай-Ламы, и получила от них факс, который переадресовала нам тоже. Так вот, там не знают никакого ламы Тенсина. Как-то все это странно, тебе не кажется? Может, у него есть еще какое-то имя или что-то в этом роде… то есть, возможно, у самого Тенсина на все это есть какое-то логическое объяснение, но мне что-то неспокойно на душе.

— Может, ошибка или просто недоразумение, — сказал я. — Но в любом случае теперь нам уж точно надо все выяснить самим. Как бы то ни было, ему всего пятнадцать, он несовершеннолетний. Мы отвечаем за него, так что нужно отнестись к этому со всей серьезностью.

— Так что, по-твоему, мне сейчас делать?

— Прежде всего, где сейчас он сам?

— Отправился в гости с ночевкой к Дженнифер, в Палм-Дезерт. Вернется только завтра поздно вечером.

— Послушай, разве не ты говорила, что он показывал тебе свидетельство из монастыря в Нью-Йорке, где подтверждается, что он лама? Еще в первый день своего приезда? — спросил я.

— Да-да, с фотографией. Там было написано, что он лама. Может, созвониться и выяснить непосредственно у них?

— Обязательно. И не откладывай. Думается, что это только недоразумение… но выяснить стоит. Причем сегодня же.

— Я сразу же тебе перезвоню, как только что-то узнаю, — сказала она и положила трубку.

Почему-то мне подумалось, что в голове у меня тут же начнется знакомый стук, но ничего такого не было. На самом деле я почувствовал пульсацию какой-то спокойной энергии в своем сердце, словно вот-вот все наконец должно разрешиться. У меня и мысли не было, что Тенсин мог оказаться шарлатаном — слишком много он знал, слишком много света было вокруг него, чтобы могло обмануться столько народу. Я был уверен, что Джоан докопается до истины и всему действительно найдется логическое объяснение.

Телефон зазвонил снова всего час спустя.

— Ты сидишь или стоишь? Если стоишь, тогда лучше сядь. — В голосе Джоан я услышал что-то такое, чего никогда не слышал прежде. — Не поверишь, что мы тут такое откопали…

Последовала долгая пауза, и я понял, что мне вряд ли понравится эта последняя новость.

— Нас обвели вокруг пальца, Джимми, как последних… Нет никакого ламы Тенсина, и он никакой не Тулку, открытый Далай-Ламой. На самом деле он с Далай-Ламой и рядом не стоял. Я лично говорила с женщиной в офисе монастыря в Нью-Йорке, и она сказал мне, что этот малыш уже многих провел, не мы первые. И звоним к ним не мы первые тоже. Что касается монастыря, то он посетил там всего пару лекций, и это все. А его свидетельство — это стопроцентная фальшивка. По словам женщины, тот лама, что проводил занятия, оказался под впечатлением от его усердия и решил подарить ему монашеское одеяние, только и всего. Сразу после этого Тенсин исчез, и с тех пор они больше его не видели, зато звонки пошли один за другим. И наш, совершенно очевидно, далеко не последний.

— Ты хочешь сказать, люди вроде нас звонят и задают вопросы?

— Именно так. Я даже переговорила по телефону с его матерью, и хотя многого от нее добиться не удалось, но зато одну вещь из нее все-таки вытянула, которая все меняет.

— Откуда у тебя такая уверенность, что все меняет? — невольно переспросил я.

— А потому что меняет. Наш пятнадцатилетний любимчик, лама-мальчик никакой вообще не мальчик, а женщина, двадцати пяти лет. Он — это она.

— Но этого не может быть!

Почему? Наоборот, как раз все становится на свои места. Все время, что Тенсин жил с нами, все эти недели, пока ты был в Англии, он и жил отдельно, и никого близко к себе не подпускал, и в комнату свою, и вообще… А мы-то думали, что так и надо… И вот почему он не присоединился к тебе сейчас, на эти гастроли. А ведь как все задумывалось — он будет ездить с тобой, как только ты вернешься из-за океана. Мы все хотели видеть пятнадцатилетнего мальчика, и мы его видели. Все было как на ладони, просто мы не хотели ничего замечать, вот и все.

— Просто не могу поверить, что он нас так обманул… то есть она. Столько знать, писать и говорить по-тибетски… Может, и это мы себе внушили, что он знает тибетский?

— Можешь не сомневаться, — ответила Джоан. — Ведь все равно мы ничего бы не смогли проверить, да и не стали бы проверять. Правда, не исключаю, что наш Тенсин действительно вундеркинд и мог очень быстро нахвататься по верхам тибетского… Достаточно, во всяком случае, чтобы мы поверили…

— У меня еще один вопрос, — сказал я. — Ты показывала ей тот мейл, что я рассылал, про мое путешествие в Болгарию и детей, с которыми я там встречался?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Мне очень важно знать это. В этом письме я, кроме всего прочего, рассказывал об одном особенном вопросе, который задают все дети. Это своего рода подтверждение, являешься ли ты частью того, что они называют Сеть. У них всех есть один вопрос, который они хотят задать человечеству, и это все время один и тот же вопрос, если не считать несущественных вариаций.