— Мне больно! Пусти!

Удовлетворенно кивнув, Борис разжимает клешню.

Я шарахаюсь назад и врезаюсь в стену. Рука, освобожденная из тисков, действует словно по собственной воле. Она коротко замахивается и впечатывается в жесткую щеку Бориса. Ладонь вспыхивает, и я с ужасом понимаю, что натворила.

Этот урод теперь ни за что не отдаст мне свиток!

Лицо Бориса вновь оказывается в миллиметре от моего. Татуировка на скуле обведена розовым пятном пощечины. Я вжимаюсь в стену.

— Правильно, — шепчет он. — За боль платят болью. Ты станешь хорошей бубной.

— Не тебе решать, кем я стану. Где мое задание?

— Ослепла? — Борис указывает на карман пиджака, из которого действительно торчит свиток.

Я хватаю его и, толкнув бубновую даму плечом (ай!), спешу на выход.

— Ты будешь с нами, — летит мне вслед. — Помяни мое слово. Начало уже положено.

То, как он произносит это, заставляет меня нахмуриться и притормозить. Обернувшись на пороге, я спрашиваю:

— О чем ты? Какое еще начало?

— Ты помогла нам. Помогла забрать столько душ, сколько мы раньше не забирали. Ты вложила в этот проект часть себя. И не отрицай: тебе понравилось.

— Что? — Я сглатываю сухую, как зола, слюну и тупо повторяю: — Что?

— Ты не поняла? Все, кого сегодня нарисовала Вита, умрут. Несчастные случаи, внезапные болезни, самоубийства. Вердикты врачей будут разными, хотя настоящая причина — вот она. — Борис обводит рукой галерею, заваленную испорченными портретами. — Люди хотели вычеркнуть из жизни своих обидчиков, и они будут вычеркнуты. Раз и навсегда. Ты помогла нам устроить массовую бойню. Спасибо.

Это прикол. Жесткая шутка. Как же иначе.

Я тереблю розовую ленточку и смотрю на Бориса, ожидая, что он рассмеется и скажет что-то вроде: «Легко же тебя подловить!»

Бубновая дама, заложив руки за спину, покачивается с пятки на носок. На лице — ни намека на усмешку. Безапелляционная серьезность. Неужели…

Пол собирается укатиться у меня из-под ног, и я приваливаюсь к дверному косяку.

— Иди уже, — говорит Борис и прищуривается. — Ну или оставайся.

— Это же неправда. То, что ты сказал.

— Правда.

— Нет! — Взгляд блуждает между портретами Грифа, Бруевича и Инны. — Так не бывает: нарисовал кого-то, брызнул краской — и человек исчез!

— Ладно. Объясню. — Борис лениво почесывает шею. — Считай это бесплатным мастер-классом. Дело не в краске или холсте. Дело во мне, Вите и гостях. Люди транслируют мне эмоции, я их принимаю, совершенствую и передаю Вите, а она запечатлевает. Вся наша почтенная публика жаждала расправы над своими обидчиками. Их эмоции были ясными, чистыми, но слабыми. Я усилил их, а Вита нанесла на холст. Теперь люди получат то, чего хотели, но в чем боялись признаться.

У меня не хватает ни слов, ни дыхания, чтобы полностью выразить свою мысль. Поэтому я рублю:

— Люди. Просто. Развлекались! Они. Не. Хотели. Этого!

— Я видел их эмоции. Та девка с фотиком мечтала, чтоб ее парень сдох. Желала ему смерти.

— Но не всерьез! — Меня всю трясет.

— Запоминай, новенькая. Одна из заповедей бубен: человек должен отвечать за свои поступки, слова и мысли. Всегда. — Борис подходит ко мне. — Ну так что, ты уходишь или остаешься?

Со всех сторон на меня смотрят замазанные портреты — я еще помню лица людей под потоками краски. Шальная мысль проносится в голове. Может, если уничтожить картины… изрезать полотна… поджечь тут все…

— Остаюсь, — осипшим голосом отвечаю я.

— Нет, уходишь. — Борис хватает меня за ворот рубашки и выталкивает на лестницу.

Я чуть не скатываюсь по ступеням, но успеваю зацепиться за поручень. Повиснув на нем, поднимаю взгляд на Бориса и пытаюсь просверлить дырку у него во лбу. Чтоб он провалился, урод!

— Я всегда узнаю, что ты задумала, — говорит дама бубен. — Ты не умеешь контролировать эмоции. Так вот, иди и учись.

Меня бросает то в жар, то в холод. Нужно со всех ног бежать к трефам. Вместе мы придумаем, как спасти их и всех остальных. Черт. Боже. Сердце сейчас вырвется из груди и поскачет вниз по лестнице.

Последняя попытка. Я должна попробовать.

— Останови это. — Язык еле ворочается, и к горлу подкатывает тошнота, словно я сама выпила все шоты. — Хочешь, чтоб я стала бубной? Я стану. Вообще сделаю что угодно. Только останови это!

— Лишь король может говорить мне, что останавливать, а что запускать. А ты никто, и твои слова — пшик. — Борис разглядывает меня, как букашку, и явно прикидывает: растоптать или помиловать. — Да, и не думай, что ты уходишь отсюда беленькой и пушистенькой. Ты внесла свою лепту. Твои руки тоже в крови. Все твои черные эмоции, твои обида, злость и зависть побывали тут, — он бьет себя кулаком в грудь, — и помогли мне. Они подпитали меня. Если бы не ты, мы с Витой не смогли бы сделать столько портретов.

Слова обрушиваются на меня и придавливают. Растоптал, он меня растоптал. Я вжимаю голову в плечи и бегу, почти качусь вниз, не видя ступеней. Глаза плотно застилают слезы. Задыхаюсь.

Я выскакиваю наружу, и в лицо прилетает пощечина ливня. Потом еще одна и еще. Они приводят меня в чувство и возвращают способность мыслить, но облегчения не приносят.

Я смотрю на свиток — не размокнет ли? — и тут замечаю кое-что удивительное. Струи дождя, вопреки законам физики, на подлете к бумаге меняют траекторию и не попадают на свиток. Ну хоть о чем-то можно не беспокоиться. Немного посомневавшись — развернуть сейчас или позже, — я сую послание Смерти под рубашку. Организм и так разрывается от чувств и мыслей. От усталости — тоже. Если в свитке окажется сложное или шокирующее задание, боюсь, мой кораблик разума пойдет ко дну.

Все, хватит рассуждать, пора выбираться отсюда.

Я топаю по лужам и невольно пытаюсь вспомнить, сколько картин сегодня нарисовала Вита. Неужели к тринадцати моим жертвам придется приписать еще тридцать или сорок человек? В том числе Грифа, Инну и Бруевича…

Нет! Нельзя так думать. Я трясу головой изо всех сил, но гадкие мысли, конечно же, не вываливаются. Они пиявками присасываются к мозгу, и единственный способ избавиться от них — это все исправить и всех спасти. Или сдохнуть. Вот такие у меня план А и план Б.

Слишком темно и тихо, если не считать шелеста дождя. Я замираю и оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, куда идти. Вокруг — здания-заброшки с темными силуэтами деревьев на крышах и мертвыми окнами. Повсюду валяются шины, битые кирпичи и прочий мусор. Видимо, задумавшись, я повернула в неправильную сторону и покинула ту часть завода, где еще теплится жизнь. Разворачиваюсь и, поднимая брызги, бегу обратно. Натыкаюсь на черный каркас машины — непонятно, сгорела она или сгнила. Задеваю ногой какой-то штырь — рву штанину и кожу. Спину дерет холод, но не из-за дождя и ветра — от страха. Мне кажется, что кто-то следует за мной по пятам. Присматривается, принюхивается. Почему бы тут не водиться тварям, похожим на Лимо? Место вполне подходящее. Резко оборачиваюсь — никого. А может, тварь перемещается слишком быстро и уже стоит у меня за спиной? Зыркаю через плечо — пусто. Это напоминает манию преследования.