Бог хранит всех между небом и адом,

Ради него терпишь ты эту муку.

Аминь.

Мэг дотронулась до своего золотого нательного крестика. Он принадлежал когда-то ее матери, и Анна хранила его в инкрустированной шкатулке, ожидая свадьбы дочери.

"Если бы ты была здесь, мама! Твои руки так быстро облегчали боль страждущих.

Но никто не смог облегчить твою боль".

Стряхивая оставшиеся на пальцах душистые капли, Мэг натянула на себя ритуальную рубашку. Ее надевали только один раз, при рождении ребенка или у постели больного; после этого рубашка сжигалась под пение рун.

– Где остальные дети? – тихо спросила Мэг.

– Самые маленькие – у сестры Адели, а остальные в поле.

– И никто не остался с Аделью?

Повитуха пожала плечами:

– Девочки еще слишком малы, а мальчики нужны для работы в поле. В доме не хватает рук, чтобы за всем следить. Как только полевые работы закончатся, кто-нибудь да выгребет эту грязь и принесет свежего камыша.

– Это надо сделать сейчас.

Повитуха поджала губы, но не стала спорить. Она вышла во двор за лопатой.

Как только Мэг опустилась на колени перед кроватью Адели, та открыла глаза.

– Миледи, – прошептала она, – я просила их не посылать за вами. Ваш господин будет вне себя от ярости.

– Это не имеет значения. Как ты себя чувствуешь?

Пока Адель говорила, Мэг наклонилась к ней поближе и начала осторожно ощупывать нежными руками большой живот.

* * *

– Молодец! – сказал Саймон, прислонясь к каменной стене башни и тяжело дыша.

– Ты тоже, – ответил ему Доминик. – К сожалению. Потому что моя голова гудит, как колокол.

– А мои ребра визжат, как поросята.

Доминик со смехом стащил с себя шлем и протянул его подбежавшему оруженосцу. Томас Сильный приказал Эдит открыть еще один бочонок эля. По сигналу Доминика рыцари опять начали тренироваться. Вскоре весь двор наполнили лязганье мечей и щитов и крики разгоряченных воинов.

Доминик потянулся и движением мускулистых плеч поправил кольчугу. Он взглянул на верхний ярус башни. Все окна были открыты настежь, кроме окна Мэг; тяжелые деревянные ставни не пускали теплые солнечные лучи в ее комнату.

Саймон проследил за взглядом брата.

– До каких пор ты собираешься держать жену взаперти? До самой смерти?

Доминик странно улыбнулся:

– Я пока не решил. Мне нравится обращаться с ней, как с наложницей в гареме. Оказалось, что это очень приятно – кормить ее с руки. А самому есть из ее рук еще приятнее.

Саймон испытующе посмотрел на него. Потом он повернулся и, взглянув брату прямо в лицо, взволнованно заговорил:

– Мари права. Эта ведьма околдовала тебя. Ты совсем не занимаешься любовью со своей женой и не пытаешься делать это с другими женщинами.

– Я слишком занят. Я приручаю своего соколенка.

Мужское удовлетворение, явственно прозвучавшее в голосе Доминика, заставило Саймона всплеснуть руками.

– Я и не надеялся, что ты поймешь. – Доминик взглянул на брата. – Но послушай, что я тебе скажу.

– Да уж, будь добр! – ухмыльнулся Саймон.

– Когда мы с женой запираемся ото всех и когда она сидит одна, мне нечего беспокоиться о том, что ее соблазнит этот шотландец с глазами газели и медоточивым языком, который хочет убить меня и овладеть моей женой и моим замком.

Саймон был явно недоволен.

– Ты можешь держать ее взаперти, сколько тебе хочется, – сказал он резко. – Но жители замка начинают беспокоиться. Они опасаются за жизнь своей хозяйки и говорят о Дункане из Максвелла.

– А, дьявол! – взорвался Доминик. – Я не тронул ни одного рыжего волоска с ее головки. Я содержу ее, как охотник своего лучшего сокола.

– Тогда сделай так, чтобы они увидели ее живой и здоровой. И побыстрее.

Доминик, прищурившись, посмотрел на брата. Саймон ответил ему таким же взглядом. Он был уверен, что, если с его мнением и не соглашаются, то по крайней мере считаются.

– Дункан шныряет где-то поблизости? – спросил Доминик после минутного раздумья.

– Кто-то определенно шныряет, – ответил Саймон. – Собаки нашли в дальнем парке убитого оленя, от него остались только голова и копыта.

– Это браконьеры.

– Браконьеры, которые ездят верхом? – в голосе Саймона сквозила ирония. – И они…

Доминик поднял руку в знак того, чтобы Саймон замолчал. К ним приближалась Эдит с двумя кружками эля. Саймон хотел взять одну из кружек, но она отступила на шаг.

– Нет, сэр, это для господина. Он выпил очень мало за обедом с женой.

Эдит, улыбаясь, протянула кружку Доминику.

– Спасибо, – поблагодарил он вежливо, хотя ему очень не нравились ее водянистые жадные глаза.

Доминик отпил, поморщился, потом быстро проглотил остальное. Саймон так же быстро покончил со своим элем.

– Редко случается попробовать такую гадость, – проворчал Доминик, возвращая кружку Эдит. – Фу! Желчь и то вкуснее.

– Должно быть, бочонок закис, – тоже поморщился Саймон и сплюнул. – Противнее, чем ведьмина зависть.

– Принести другого? – спросила Эдит, явно желая побыстрее уйти.

– Мне – нет, – ответил Доминик.

Саймон тоже с отвращением замотал головой.

Эдит взяла кружки и торопливо удалилась. Рыцари хотели пить. Их мучила жажда после боя в тяжелых доспехах.

– Есть свидетельства, – продолжал Саймон, как будто их разговор и не прерывался, – что Дункан и его отряд обосновались в какой-то башне меньше чем в половине дня езды отсюда. Ходят слухи, что они начали строить укрепленную крепость.

Доминик стоял и смотрел на облака, проплывающие над темными каменными стенами замка.

– Доминик! – окликнул Саймон.

– Пока здесь не появятся мои остальные воины, я не справлюсь с Дунканом, – резко произнес Доминик. – У меня людей хватит только для того, чтобы выдержать осаду. Если я выйду из замка из-за кучки оленьих копыт и каких-то слухов, я потеряю и землю, и жизнь.

Саймон хотел возразить брату, но передумал. Когда дело касалось тактики, он всегда полагался на его опыт.

– Это тяжело сознавать, – наконец сказал Саймон.

– Да, – уныло согласился Доминик.

Он пошел через двор.

– Куда ты? – поинтересовался Саймон.

– К моему соколенку. Она смоет с меня эту горечь своей волшебной водой.

* * *