подземелье погрузилось в кромешную тьму. Джанет медленно пробиралась вперед, шаг за шагом нащупывая путь по хитросплетению извилистых коридоров и, казалось, нескончаемым пролетам лестниц. Сверху и со всех сторон чувствовалась сокрушительная тяжесть слоев этого гигантского каменно-кирпичного сооружения, по которому она сейчас вслепую проделывала путь наверх.

После, казалось, вечности в этом мраке, где время и пространство теряли всякий смысл, а довлело лишь отчаяние, Джанет, чтобы ощущать себя живой, завела песню:

Деньком погожим летним,

С душою налегке

Дочь графа Марра знатного

Резвилась на лужке.

Поначалу никакого отклика не последовало, но она продолжала, зная, что где-то среди бескрайнего лабиринта ходов, простирающихся во все стороны, находятся Томас и ее мать.

И весело играя,

На башне в вышине

Вдруг голубка приметила:

«Лети, дружок, ко мне!»

И когда наконец где-то далеко-далеко прорезался ответный голос, тянущий куплеты вслед за ней, сердце Джанет радостно встрепенулось.

«Тебе из злата клетку

Я подарю, любя,

И в райских перьях щеголять

Ты будешь у меня».

Идя на голос Тома как на ориентир, Джанет ускорила шаг. Но вскоре в коротких паузах между куплетами она стала улавливать тихие шорохи движений и приглушенно-призрачные голоса, доносящиеся из незримых темниц, мимо которых она проходила. Воображение рисовало всевозможных странных и ужасных зверей, которые могли быть заключены внутри. Безудержный страх грозился захлестнуть и заглушить ее голос. Джанет запнулась и встала, боясь сделать еще хотя бы шаг. Но припав спиной к холодной, влажной кладке, она вдруг различила тихий настойчивый шум сонма голосов, призывающий ее продолжать. Эта поддержка придала ей сил в пути по этому жуткому месту.

«Наверное, в каждой из камер этой чертовой тюрьмы томится бедная душа, пойманная гнусным Охотником».

Она вновь начала петь, а те странные голоса вокруг слились с ней в хоре, покуда стены, казалось, не завибрировали от их общего песнопения:

Тут все, кто с ней играл и пел,

Награды той взалкав,

Тотчас же обратились в птиц

И ринулись стремглав

Всей стаей, словно воронье,

И все на графский двор,

Где каждый в ветках иль траве

Попрятался как вор.

Спустя то ли минуты, то ли часы, то ли дни на Джанет стала давить усталость, пригибая книзу тяжеленным жерновом. Ее голос задрожал, ослабли шаги. В конце концов она наткнулась на деревянную дверь и соскользнула возле нее на камни, не в силах больше ни петь, ни даже говорить. Остальные голоса вокруг тоже умолкли. Столь глубокую и продолжительную тишину едва ли можно было бы вынести, если бы не сдавленный усталостью голос Томаса, который Джанет еле расслышала, только припав головой к толстой дубовой двери. И с этим пришло пробуждение надежды.

Смешались с дворней впопыхах —

А кто придворным стал.

Но приглядись – и ты узришь

Лукавых мин оскал.

Едва утих последний куплет, Джанет тихо прошептала в темноту, что окутывала их обоих:

– Я люблю тебя, Томас. Люблю, люблю.

Вслед за чем вновь уступила свое тело королеве. Тут же с ее губ сорвались слова неизреченной силы, от которой дверь в камеру Томаса распахнулась, грянувшись о кирпичную стену. Послышалась какофония громоподобных ударов дерева о кирпич и о камень – это слетали все замки и засовы на каждой двери этого громадного и жуткого подземелья.

И вновь коридор озарился мягким, словно лунным, свечением. Именно в него ступил Рыцарь Розы, выйдя из своего узилища с улыбкой на устах. Однако Королева встретила его холодным смехом:

– Что за странное на тебе облачение! Моему Рыцарю Розы не к лицу блеклое одеяние простых бренных.

Угадав неуловимые перемены в облике любимой, Томас в быстром поклоне произнес:

– Моя Королева, прошу простить, я…

Но она так же быстро канула, а с ней погас и свет, и опять не стало видно ни зги. Она исчезла, а Джанет с тихим стоном пала в объятия Тома. Он привлек ее к себе, благодарный за то, что с ним действительно та самая женщина, которую он любил. И шепнул:

– Идем. Нам надо выбраться из этого гиблого места.

Вокруг звучал все нарастающий гул голосов, затопляя волнением все душные извивы здешних коридоров. Перешептывание, а затем уже и рокот становились все громче, покуда шум не начал сотрясать, казалось, сами стены этой некогда грозной тюрьмы. Но кто или что было выпущено на волю, в густой тьме не могли разглядеть ни Джанет, ни ее Рыцарь Розы.

Держась за руки, они осторожно тронулись вперед. Повсюду вырывались разноголосые, отчаянные крики всевозможных созданий Страны Фэй. Джанет понимала каждого из них, и все они просили только одного: свободы.

Откуда-то изнутри голос Королевы настойчиво нашептывал, указывая своей бренной хозяйке, куда безопаснее ступать, чтобы выбраться из поганого узилища.

Преисполненная решимости поскорее избавиться от нежеланной гостьи, Джанет уверенно шла вперед, ведя Томаса и незримую толпу к вожделенной свободе.

– Скорее, Том, сюда…

Повсюду невидимые руки протягивались и в благодарности невесомо касались ее волос, рук, плеч, в то время как Джанет вела своего рыцаря по длинным, взволнованно гудящим проходам. И когда они проходили мимо, все поворачивались и следовали за ней, узнавая в ее голосе свою Госпожу.

– Это Королева.

– Все благодаря ей.

– Клянусь вечно служить тебе верой и правдой.

– Моя честь у твоих ног, распоряжайся ею, как сочтешь нужным.

Джанет, вздрогнув, крепче сжала руку Томаса, гадая, что же произойдет, когда станет ясно, что это не их Королева, а лишь юная и вполне бренная женщина, которая просто вывела их на свет из мрака заточения.

Ее мысли отозвалось тихое эхо голоса Королевы:

«Не страшись, дитя, я с тобой.

Это ведь тебя успокаивает?

Ты надо мною подсмеиваешься, милая?

Как бы ни…»

Подавшись к Томасу, Джанет прошептала:

– Том, с каждым мгновением, что я здесь, в ее мире, Королева все набирает силу. Но мой разум… мое тело… Я не знаю, надолго ли меня хватит поддерживать ее присутствие. Она съедает меня заживо, и я чертовски боюсь, что же станет, когда она наконец получит свое. Но она обещала мне… нам помогать, если я вызволю ее из этого сумасшедшего дома. Том, я могу ей довериться?

Какое-то время он молчал и лишь затем ответил:

– Я был ее Рыцарем Розы… И не раз бывал свидетелем и