Но надежда загорелась в Поляше.

— Стой! — крикнула она, поднимаясь с колен.

Тело скрутило огненной болью, но лицо осталось спокойным.

Девка застыла на половине шага, перевела взгляд от макушек вековых сосен вниз, встретилась глазами с Полиной, попятилась. Но куда отступать, если позади — утонувший в мертвой тишине дом, из которого так отчаянно бежала? Поля чувствовала, как разливается кругом страх. По нему девку было легко узнать — не по облепленным грязью коленям, не по волосам, превратившимся в спутанный колтун. По страху. Безумная, пришедшая в лес за погибелью своей. Еще одна жертва, ненужная спящему.

— Стой, неразумная, — проговорила Поля, делая осторожный шаг к девке. Та покачнулась, но не отпрянула. — Куда спешишь? Лес на рассвете голодный.

Девка повела плечами, будто не понимает речи, но страх исчез из ее глаз. Там вообще ничего не осталось — пустота, прозрачный свет, таким он бывает по весне, когда голые деревья напитаны соком, но еще не выпустили почки. Как и в них, что-то зрело в беглянке. Но что, Поля никак не могла разобрать.

— Не спеши в чащу, не спеши… — растерянно попросила она, зная, что слова ее должны дурманить, заговаривать, литься водой, лишать воли, полнить желанием.

Но как подступиться к той, в чьем взгляде весенний голый лес?

Поляша растянула губы в улыбке, заставляя себя видеть в девке лишь то, что в ней на самом деле было: худобу, болезненную бледность, безумие, страх. И никакого леса, откуда тому взяться?

— Тихо-тихо, слушай меня, просто слушай, — начала Поля, но беглянка шагнула вперед, удивленно подалась навстречу, покачала растрепанной головой.

— Ты же мертвая! — изумилась она.

Но не испугалась. Почему она не испугалась? Сама-то Поляша чуяла, как страх сжимает ее холодное сердце.

— Тише-тише! — жалобно повторила она. — Я не за тобой, не к тебе я! Не бойся, нечего живой меня бояться…

Девка смерила ее пустым прозрачным взглядом и, подумав, кивнула.

— Значит, ты за мертвой пришла? — И вдруг съежилась, теряя равнодушную свою лесную силу. — За ней, да?

— В доме покойник? — стараясь, чтобы голос не дрогнул, спросила Поля.

Девка кивнула, всхлипнула, переступила босыми ногами. Больше в ней не было ничего жуткого. Обычная девочка, такой же безнадежной дурой сама Поля и пришла в лес, чтобы сгинуть в чаще.

— Кто?

Смерть ведьмы Поляша бы почуяла, значит, старая Глаша. Теплые руки, доброе сердце, дух дома, впитавшийся в седые волосы… Тетку было жалко, да что там, до слез жалко, но мертвое сердце выдержит такую беду.

— Стешка. — В рассветной дымке ответ прозвучал коротко и безжалостно.

Поля вскинула глаза на девку: у той дрожали посиневшие от холода губы. Не врет. Вот оно как. Двух родовых детей потерял нынче лес.

— Мы пришли, а она… Мертвая. В крови вся…

Где-то далеко, на дне темного омута памяти, Поля хранила образ тихой девочки с тонкими волосами, собранными в тугую косу. Девочка и родилась-то хиленькой, молодость да сила Глаши давно канули в небытие, а та все пыталась родить наследника прожорливому лесу. Так и росла Стеша нежеланной, но любимой. В большом теткином сердце каждому нашлось место. А теперь безжизненное девичье тело осталось лежать в луже крови. Так поступает лес с теми, кто ему не нужен. Сбежать, сбежать бы прочь из него, оставить за спиной и орешник этот, и могучие сосны, и кочки, и низины, и нелюдь всю, прячущуюся в них. Да только сама Полина давно корнями проросла в чащу, а вот у девки был еще шанс спастись.

— Ты что ж, испугалась покойницу да сбежала? — спросила ее Поляша, добавляя в улыбку тепла.

Беглянка кивнула, утерла лицо, насупилась ребенком, ожидающим трепку.

— Глупо. — Поляша решила говорить с ней, как с неразумным дитятей, а лес весенний во взгляде, так тот привиделся с горя, и все тут. — Глупо одной в лес, босиком, без дороги. Сгинешь.

— Не могу тут. — Девка потянула разодранную ткань рубахи к грязным коленкам, острым, как речные камешки. — Мне в город надо… Куда угодно, только б не здесь.

Она говорила тихо, но так отчаянно, что даже Поляшу, давно позабывшую людские тревоги, пробрало. Куда идти ей, испуганной и чужой, Поля знала. Мимо орешника, по краю оврага, там наискосок по березовой рощеньке да к сосновому бору, а дальше… Дальше будет дом. Серый, в шесть унылых этажей, с обсыпающейся штукатуркой и скрипучими лестницами. Острая сетка, отделяющая заросший двор, безликие лавки, вбитые в землю. И шатающиеся без цели и смысла фигуры в длинных халатах. Сумасшедшие на прогулке. Целый дом сумасшедших. Место, что кормило болото свежей кровью. Место, откуда Батюшка уводил несчастных, чтобы продлить свою жизнь, прерывая их жалкое существование.

Отвести туда девку — невеликий труд. Два, ну, три дня в дороге. Куда легче, чем стоять тут, чувствуя, как рвется из земли враждебная сила да кусает босые ступни. А от дома того до озера рукой подать. За седмицу успеется. И пойдет Поляша на поклон к спящему, чтобы вызволить сына.

— Я знаю дорогу, — сказала она, принимая решение.

Девка встрепенулась, улыбка было тронула ее губы, но тут же завяла.

— Ты мертвая. С чего мертвой мне помогать?

Поля с трудом сдержала разочарованный стон — может, стоящая перед ней и была сумасшедшей, но точно не дурой.

— Потому что вначале ты поможешь мне, — ответила она и помолчала, подбирая осторожные слова. — Мальчик. В доме был мальчик. Этой ночью его отдали болоту.

— Степушка! — перебила ее девка, снова всхлипнула. — Рыжий такой, хороший очень… Добрый, милый… Он мне листочки показывал…

Ох, как хотелось Поляше вцепиться в беглянку, вытрясти из нее все до последней мелочи! Чтобы та рассказала ей, как смеялся мальчик, как дышал, как говорил, не успевая за резвыми своими мыслями, чем пахла его золотая макушка, какими мягкими были ладошки. Но Поля сдержалась. Потом, потом она все узнает сама.

— Да, он. — Повысила голос, чтобы девка перестала причитать. — Возвращайся в дом, найди вещичку какую-нибудь, чтобы помнила его, хранила еще тепло… Что-нибудь, что дорого ему было перед самой… — Сбилась, сглотнула слезы. — Перед самой гибелью. Найди это. И принеси мне.

Девица ничего не ответила, склонила голову, спрятала лицо за волосами — не разглядишь, не поймешь, о чем думает, что решает. В курятнике завозился петух, изготовился встретить новый день. Родовая земля терзала Поляшу, но та продолжала стоять в ожидании ответа.

— Значит, — медленно проговорила девка. — Я принесу тебе это… А ты выведешь меня из леса?

Ты ж моя умница. Ты ж моя хорошая, соглашайся, соглашайся, соглашайся скорее! Девочка моя, красавица, выведу, за ручку отведу, только принеси. Хочешь, на колени встану? Хочешь, сердце свое мертвое из груди вырву и тебе отдам? Все, что хочешь, все, что пожелаешь. За сыночка моего, за кровиночку!