— У вас, — Ирина Николаевна сделала ударение на слове «вас», — получится. Иначе бы я не заводила этот разговор. Если честно, то я ждала, что вы сами придете ко мне и заявите о своем желании работать, то есть зарабатывать, по-настоящему. Или хотя бы поинтересуетесь, почему в ваши палаты попадает… э-э… наименее платежеспособный контингент. Но потом я поняла, что лучше начать самой.

То, что к нему в палаты целенаправленно закладывается, как выразилась заведующая отделением, «наименее платежеспособный контингент», Моршанцев заметил давно, но роптать не роптал. Как-никак он был новичком, а «курс молодого бойца» в том или ином виде существует повсюду. «Старичкам» — лучшее, а новичкам — все, что останется.

— Деньги я обычно принимаю первого числа каждого месяца или же в ближайший к нему рабочий день. В конверте и желательно крупными купюрами — тысячными или пятитысячными. Никаких отчетов не надо, приносите треть, и все. Система работает на доверии, и потому она может дать сбой только один раз. И вот еще, Дмитрий Константинович, ко дню рождения директора у нас принято дарить подарки от каждого отделения. По-настоящему хорошие подарки, а не какое-нибудь барахло. Поэтому в сентябре к ежемесячному взносу добавляем еще тысяч пять-шесть…

Моршанцев произвел в уме несложный расчет, умножив пять тысяч на двадцать (точного числа работавших в отделении он не знал, но никак не меньше двадцати), но Ирина Николаевна, точно прочитав его мысли, добавила:

— На подарок Всеволоду Ревмировичу скидываются только врачи и администрация — я и старшая сестра.

«Тридцать или тридцать шесть тысяч — тоже неплохо», — подумал Моршанцев.

— С понедельника прекращаем вас дискриминировать и начинаем класть больных равномерно, по кругу. Привыкайте работать по-новому, что успеете срубить в январе — то полностью ваше, ну а первого марта не забудьте уплатить мне налог. Вопросы есть?

— Нет.

— Тогда я вас больше не задерживаю. Если хотите, могу подбросить до метро, все равно по пути.

— Спасибо, не откажусь, — Моршанцев и не подумал отнекиваться ради соблюдения каких-то мнимых приличий, сама ведь предложила.

Ирина Николаевна ездила на красной «матрешке», то есть на «Мазде» третьей модели. Яркий стильный автомобиль для яркой стильной женщины. Стиль ее вождения совершенно неожиданно для Моршанцева оказался предельно спокойным и плавным. Никаких резкостей, никаких эмоций, никакого лихачества. В качестве платы за проезд Моршанцев рассказал два анекдота, в ответ на которые Ирина Николаевна вежливо поулыбалась.

В метро Моршанцев наугад врубил музыку с телефона в режиме хаотичного воспроизведения (порой надоедал устаканившийся порядок песен), и первой песней пошла уэйтсовская «Yesterday Is Here»:

If you want money in your pocket

and a top hat on your head

a hot meal on your table

and a blanket on your bed

well today is grey skies

tomorrow is tears

you'll have to wait til yesterday is here

Well I'm going to New York City

and I'm leaving on a train

and if you want to stay behind and

wait til I come back again…[30]

Tom Waits, «Yesterday Is Here»

Что это, как не знак судьбы — песня о деньгах к разговору про деньги?

Когда-то давно, в лохматом и шебутном девяносто третьем году, к Всеволоду Ревмировичу, ходившему в Главных Придворных Врачах, обратился главный редактор газеты «Московские сплетни». Обратился не за консультацией, а за информацией, причем весьма конфиденциальной — о состоянии здоровья тогдашнего президента. Главред, как и положено журналисту, был настырным — в ответ на «нет» перезвонил еще раз, заверил, что возглавляемая им редакция придерживается железного правила никогда не выдавать своих источников, и посулил «ну очень хорошие деньги». Всеволод Ревмирович хотел напомнить собеседнику о врачебной этике, сказать о том, что источник подобной информации установить будет нетрудно, и о том, что даже «ну очень хорошие деньги» не окупят последствий, но к месту вспомнил библейский завет «не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» и, не вдаваясь в подробности, послал настырного журналиста-редактора куда подальше.

Тот почти сразу же перезвонил еще раз (Всеволод Ревмирович был уверен, что больше звонков не будет, вот и не сказал секретарше, чтобы с главным редактором «Московских сплетен» его больше никогда не соединяли) и сказал:

— Зря вы так, уважаемый. С нами надо дружить.

Услышав совершенно хамское обращение «уважаемый» без упоминания имени-отчества, Всеволод Ревмирович вознегодовал так сильно, что не сразу нашел что ответить. Впрочем, даже если бы и нашел, то не успел бы, потому что сразу же после слова «дружить» в трубке раздались короткие гудки.

Довольно скоро Всеволод Ревмирович забыл об инциденте — других проблем хватало выше крыши, тем более что «Московские сплетни» не позволяли себе ничего недружелюбного, даже после того, как Всеволод Ревмирович из Главного Придворного Врача превратился в одного из самых известных и авторитетных врачей страны. Мало ли чего в жизни не бывает, поцапались и забыли.

Оказывается — главный редактор ничего не забыл, а просто ждал подходящего момента, не размениваясь по мелочам и ничем не выдавая своих намерений, ну совсем как граф Монте-Кристо. А когда дождался, то, образно говоря, ударил из крупнокалиберного оружия — напечатал в пятничном номере большую, на весь разворот статью о НИИ кардиологии и кардиохирургии имени академика Ланга под заголовком «Институт Смерти».

Статья была построена грамотно — два крупных бриллианта в обрамлении множества мелких. С первым «бриллиантом» удружила дочь Инна, несмотря на свой возраст и статус, не до конца понимавшая, что стоит произносить вслух, да еще при свидетелях, а о чем лучше умолчать. Или, может, она считала, что ее статус вкупе с крепким тылом в лице отца-папаши (совершенно дурацкое слово из лексикона дочери, неизменно приводившее Всеволода Ревмировича в состояние крайнего раздражения) дают ей право говорить, что вздумается.

Инцидент произошел во время обхода. Как заместитель директора по научной работе, Инна Всеволодовна регулярно обходила пациентов, участвующих в клинических испытаниях лекарств, и «тематический материал» (так она называла пациентов, участвовавших в научных исследованиях, проводимых в институте).

Один из пациентов, в испытаниях и исследованиях, кстати говоря, не участвовавший, пожаловался Инне Всеволодовне, как большому начальнику, на дороговизну препарата, который ему лечащий врач предложил покупать за свои деньги. Препарат и впрямь стоил нехило — месячный курс обходился почти в двести тысяч рублей. Институт подобным препаратом не располагал, и аналогами тоже не располагал, потому что аналогов у этой «панацеи» не было. Отсутствие аналогов, собственно, и объясняло неимоверно высокую цену лекарства. Любой монополист пытается извлечь из своей продукции максимально возможную выгоду.