– Здравствуйте? – говорю я. От неловкости приветствие звучит вопросом.

Над дверью звякает колокольчик – пожилая женщина, которую я видела в деревне, входит в магазин. Девушка поднимается и что-то громко произносит по-валлийски в соседнее помещение. Через несколько секунд за вторую кассу встает Нэрис.

– Нэрис, здравствуйте, я возьму вот это, – начинаю я.

Лицо Нэрис остается таким же каменным, как у ее дочери. Я даже думаю – уж не поссорились ли они. Хозяйка подчеркнуто глядит мимо меня, обращаясь к вошедшей старухе:

– Alla I eich helpu chi?

Они начинают беседу. Валлийский кажется мне прежней тарабарщиной, но неприязненные взгляды в мою сторону и отвращение на лице Нэрис говорят сами за себя. Речь идет обо мне.

Старуха обходит меня и протягивает мелочь за газету, а Нэрис пробивает ее покупки. Взяв мою корзину с продуктами, она опускает ее за прилавок, к своим ногам, после чего отворачивается.

С нестерпимо пылающими щеками я кладу кошелек обратно в сумку и так быстро направляюсь к выходу, что задеваю стойку. Пакетики с соусом летят на пол, и за спиной раздается неодобрительное цоканье, пока я судорожно дергаю ручку двери. Быстрым шагом я иду по деревне, не глядя по сторонам из страха нарваться на новый конфликт. Проходя мимо трейлерного парка, я уже плачу навзрыд. Жалюзи на окне подняты, то есть Бетан еще в магазине, но я не могу заставить себя зайти. Я дохожу до коттеджа и только тут спохватываюсь, что не видела машины Патрика на парковке у магазина. Не знаю, с какой стати ей там быть – я не позвонила ему из Бристоля, он не знает, что я приехала, – но отсутствие Патрика пробуждает во мне дурные предчувствия. Интересно, он остался или же уехал, как только меня забрали полицейские? Может, он не хочет больше меня знать? Я утешаю себя, что если даже Патрик меня бросил, Бо он не оставит.

Я подношу ключ к замку и только тут понимаю, что красное на двери – не оптическая иллюзия от заходящего солнца, а мазки краски, нанесенной пучком травы, брошенным здесь же, у моих ног. Слова написаны в спешке – красные брызги покрывают каменный порог.

«Убирайся вон!»

Я невольно оглядываюсь, ожидая поймать чей-то взгляд, однако сумерки сгустились – ничего не разглядеть в нескольких футах. Задрожав, я начинаю поворачивать ключ, теряя терпение из-за неподатливого замка. От отчаяния я с силой пинаю дверь. Кусок засохшей краски отлетает, и я бью дверь снова – переполняющие меня эмоции вдруг изливаются неожиданной иррациональной яростью. Замок открыть это, конечно, не помогает… В конце концов я замираю, прижавшись лбом к деревянной двери, пока не успокаиваюсь настолько, чтобы с новой попытки совладать с ключом.

В коттедже холодно и неуютно, словно он тоже гонит меня прочь. Я сразу понимаю, что Бо здесь нет, и когда захожу в кухню проверить, теплая ли плита, на столе вижу записку:

«Бо в приюте при клинике. Напиши мне, когда вернешься. П.»

Мне не нужно дальнейших объяснений, что все кончено. На глаза наворачиваются слезы, и я зажмуриваюсь, чтобы они не полились по щекам. Я напоминаю себе, что сама выбрала этот путь и должна ему следовать.

Передразнивая лаконичность Патрика, я сбрасываю ему однострочное сообщение. Он отвечает, что привезет пса после работы. Я почему-то полагала, что он ответит более пространно, и одновременно жду и страшусь встречи.

У меня остается два часа до его приезда. Снаружи темно, но я не хочу сидеть в коттедже. Я снова надеваю куртку и выхожу.

В темноте на пляже кажется странно и непривычно. Вверху никого нет, и я спускаюсь к самой кромке воды, останавливаясь на мелководье. Ботинки на секунду скрываются в пене набежавшей волны. Я делаю шаг вперед, и край брюк намокает в воде. Я ощущаю, как сырость поднимается по ногам.

Но продолжаю идти.

Песчаное дно Пенфачской бухты пологое – шельф тянется больше сотни метров, а потом резко начинается глубина. Вглядываясь в горизонт, я ставлю одну ногу перед другой, чувствуя, как ботинки вязнут в мокром песке. Вода уже выше колен, края волн задевают ладони, и я вспоминаю, как мы с Евой играли у моря, зачерпывая ведерками водоросли и перепрыгивая пенные гребешки. Вода ледяная – когда волны начинают закручиваться на уровне бедер, у меня перехватывает дыхание, но я иду вперед. Я слышу рев, но если это шумит море, я не знаю, зовет оно меня или предостерегает. Продвигаться вперед все труднее: я уже бреду по грудь в воде, с трудом волоча ноги, и тут я падаю – наступаю в пустоту и проваливаюсь под воду. Я приказываю себе не плыть, но приказ пропадает втуне – руки бешено машут сами собой. Я вдруг думаю о Патрике, которому придется искать еще и мое тело, пока прилив не выбросит его на берег, разбитое о камни и изъеденное рыбами.

Словно от оплеухи, я резко вскидываю голову и хватаю глоток воздуха. Я так не могу. Не могу всю жизнь бегать от ошибок, которые совершила. Охваченная паникой, я теряю направление и, не видя берега, плаваю кругами, но тучи вдруг расходятся, и луна освещает скалы, обступившие залив. Я плыву к пляжу. Меня порядком снесло в море после того, как я сорвалась с шельфа, и хотя я брыкаюсь под водой, стараясь нащупать дно, я ощущаю только ледяную воду. Меня накрывает волной, и я давлюсь соленой водой и судорожным кашлем. Мокрая одежда тянет на глубину, и я не могу сбросить зашнурованные ботинки, ставшие очень тяжелыми.

Руки уже болят, в груди давит, но голова ясная, и я с усилием вдыхаю и ныряю под волну, сосредоточившись на том, чтобы ровно и симметрично водить руками, раздвигая толщу воды. Вынырнув глотнуть воздуха, я вижу, что немного приблизилась к берегу, и повторяю маневр. Снова, снова и снова, и наконец я опускаю ногу и касаюсь мыском чего-то твердого. Проплыв еще несколько взмахов, я снова задеваю ногой о дно. Я плыву, бегу и чуть ли не ползком выбираюсь из моря. Соленая вода в легких, в ушах, в глазах. На сухом песке я стою на четвереньках и некоторое время прихожу в себя, прежде чем встать в полный рост. Меня бьет крупная дрожь – от холода и от осознания, что я способна на нечто столь непростительное.

Вернувшись в коттедж, я срываю с себя мокрую одежду и бросаю кучей на кухонный пол. Я спешу натянуть побольше теплого и сухого, а затем снова спускаюсь на первый этаж и разжигаю огонь в очаге. Я не слышу, как подходит Патрик, но до меня доносится лай Бо, и я, не дожидаясь стука, распахиваю дверь настежь и опускаюсь на корточки поздороваться с псом и скрыть свою неуверенность перед Патриком.

– Зайдешь? – спрашиваю я, наконец выпрямляясь.

– Мне нужно возвращаться.

– Всего на минуту. Пожалуйста…

Поколебавшись, он входит и прикрывает за собой дверь. Он не собирается садиться, и мы так и стоим неподвижно. Бо на полу между нами. Патрик глядит мимо меня в кухню, где вокруг промокшей одежды натекла лужа, на его лице проступает замешательство, но он молчит, и только тут я убеждаюсь – чувства, которые он ко мне питал, испарились. Ему все равно, почему моя одежда мокрая, почему даже куртка, его подарок, вся в воде. Его волнует только чудовищная тайна, которую я от него скрыла.