Но звуков этих не было; шли минуты, и его торжество растворялось в зеленой тени.

Наконец он услышал голос – голос Джека, но приглушенный:

– Это точно?

Дикарь, которого он спрашивал, не ответил. Наверное, кивнул головой.

Потом голос Роджера:

– Смотри, если ты нас дурачишь…

И – сразу – стон, вопль. Ральф съежился. Значит, тут один из близнецов и Джек и Роджер.

– Ты точно понял? Он тут хотел?

Близнец охнул и снова взвыл.

– Он тут хотел спрятаться?

– Да… да… ой!

По деревьям рассыпался серебряный смех.

Значит, знают.

Ральф схватился за палку. Да что они ему сделают? Им и за неделю не проложить тропу в этих зарослях; ну, а если кто-то один попробует проползти сюда так же, как он, то пусть на себя пеняет. Он потрогал пальцем кончик копья и невесело усмехнулся. Да, кто бы он ни был, голубчик, он у него завизжит, как свинья.

Они удалялись, шли обратно, к Замку. Топот, чье-то хихиканье. И снова этот тонкий, как птичий, летящий над островом крик. Значит, кто-то остался тут, стеречь его, ну а кто-то…

Долгая, ошалелая тишина. Ральф выплюнул кору от обглоданного копья. И встал, посмотрел на Замок.

И сразу услышал сверху голос Джека:

– Раз, два – взяли!

Красную глыбу на стене сорвало, как занавес, оголилась синь неба и фигурки на сини. Земля дрогнула, воздух вспоролся свистом, по верху чащобы прошелся удар, как гигантской рукой. Глыба, стуча и круша, неслась уже дальше, к берегу, а Ральфа засыпало градом поломанных веток и листьев. За чащей радостно взвыло племя.

И – опять тишина.

Ральф зажал кулаком рот, прикусил пальцы. Осталась еще только одна глыба, которую можно сдвинуть, но она с полдома, с машину, с танк. Он мучительно ясно представил себе, как она стронется, медленно, с уступа на уступ, и огромным паровым катком покатит по перешейку.

– Раз, два! Взяли!

Ральф положил копье, снова поднял. Откинул с лица несносные волосы, шагнул два шага в своем тайнике, вернулся. И замер, глядя на обломанные ветки.

Пока тихо, пока тихо.

Он заметил, как у него часто-часто, ходуном ходит грудь, и удивился. И было видно, как чуть слева от середины колотится сердце. Он опять положил копье.

– Раз, два! Взяли!

И – долгий, заливистый крик.

Потом на красной вершине грохнуло, земля подпрыгнула, стала ровно трястись, и так же ровно нарастал грохот. Ральфа подбросило, перевернуло, швырнуло на ветки. Справа, совсем рядом, чащоба накренилась строем и корни взвыли и полезли наружу, что-то красное ворочалось наверху, медленно, как мельничное колесо. И потом это красное сразу пронесло, будто мимо, к морю, проломилось стадо слонов.

Ральф, стоя на коленках в колдобине, пережидал, когда земля перестанет дрожать. Наконец разбитые белые пни, расколотые ветки, вся расплющенная чаща дрогнули и стали на место. Что-то давило Ральфа, было трудно дышать.

Опять стало тихо.

Но не совсем. Где-то близко шептались. И вдруг справа сразу в двух местах бешено затряслись ветки. Высунулся конец копья. Ральф в ужасе вы бросил вперед копье, изо всех сил ударил.

– А-а-а!

Копье дрогнуло в руке, он его отдернул.

– О-о-о!

Кто-Кто-тостонал рядом. Все громче говорили, говорили. Бешено спорили, и стонал раненый дикарь. Потом стало тихо, и голос – нет, это не Джек – сказал:

– Ну что? Я говорил, он опасен!

И опять застонал раненый дикарь.

Что будет, что будет?

Ральф сжал изо всех сил изжеванное копье, опять на лицо ему упали волосы. Бормотали всего в нескольких ярдах от него со стороны Замка. Вот один дикарь охнул «Ну да?» задушенным голосом; другой тихонько прыснул. На корточках, оскалясь, Ральф посмотрел на стену зарослей, поднял копье, зарычал, стал ждать.

В невидимой группке опять захихикали. А потом он услышал странный, струящийся звук и тотчас за ним уже более громкое потрескивание – будто разворачивают большие листы целлофана. Хрустнул куст. Ральф подавился кашлем. Сквозь ветки белыми и желтыми клоками лез дым, и синий лоскут неба над головой сразу сделался темным, как туча, и вот уже густой дым бился вокруг.

Кто-то захохотал радостно, и голос крикнул:

– Дым!

Ральф пополз по чащобе к лесу, прижимаясь к земле, чтоб его не душил дым. Вот и открытое место, уже видно зелень опушки. Совсем маленький дикарь стоял между ним и лесом, размалеванный красным и белым, с копьем в руках. Он кашлял и, ничего не видя в дыму, тер ладошкой глаза и размазывал краску. Ральф бросился на него, как кошка, зарычал, ударил копьем; дикарь согнулся надвое. В чаще снова орали, а страх уже гнал Ральфа через подлесок. Он добрался до лаза, пробежал по нему ярдов сто, бросился в сторону. Сзади, пересекая остров, опять пронеслось улюлюканье и трижды прокричал одинокий голос. Он понял – это сигнал, они надвигаются, и снова побежал так, что у него чуть не выпрыгнуло сердце. Он свалился под куст, лежал, стараясь немного отдышаться. Щупал языком зубы и губы и слушал крики погони.

Можно еще всякое сделать. Влезть на дерево, например, – но нет, это слишком рискованно. Обнаружат – и тогда им только выждать останется.

Ах, если б было время подумать!

Снова с того же расстояния прокричали два раза, и он разгадал их план. Тот, кто застрянет в зарослях, должен крикнуть два раза – сигнал всей цепи подождать, пока он не выберется. Чтобы так, сплошной цепью, прочесывать остров. Ральф вспомнил, как легко прорвал тогда цепь тот кабан. Значит, если они подойдут совсем близко, можно прорваться и убежать. Убежать… Но куда? Они повернут и снова его погонят. А потом… надо же еще когда-то есть, спать, и проснется он уже в их кольце. И его затравят.

Что делать, что делать? На дерево? Прорваться, как тот кабан? Нет, и то и другое – ужас.

Снова – одинокий крик, сердце у него оборвалось, он вскочил, бросился в сторону океана, по непроходимым джунглям, застрял и повис в лианах. На миг он замер, только дрожали икры. Ох, если б пощада, передышка, время подумать!

И снова, дерущее, неотвратимое, по острову понеслось улюлюканье. Он прянул, как конь, опять побежал, опять задохнулся. Опять плашмя бросился в папоротник. На дерево? Или прорваться? На миг он перевел дух, вытер рот, приказал себе успокоиться. Где-то в этой цепи идут же Эрикисэм, и они-то сами не рады. Хотя… Да и не обязательно он попадет на Эрикисэма, можно наткнуться на Вождя, на Роджера, а Роджер – сама смерть…

Ральф откинул с лица спутанные лохмы, стер с нераспухшего глаза пот. Сказал вслух:

– Думай.

Как тут поступить разумно?