– Терентьев Владимир Владимирович? – Старушка задумалась. – Нет, не знавала такого.

– Как же вы не помните, мама! – сказала тетя Соня. Она уже подняла ведро и теперь, вмешавшись в разговор, поставила его обратно. От этого помои еще больше расплескались. – Это несчастный Вольдемар, муж Ксении.

– Ах! – Старушка всплеснула руками. – Ах, Вольдемар! Боже мой! Ксения! – Она подняла глаза к потолку и говорила нараспев: – Вольдемар! Ксения! Боже мой! Несчастный Вольдемар… – Она повернулась к Мише и неожиданно спокойным голосом добавила: – Да, но он погиб.

– Меня интересует судьба его семьи.

– Что же, – старушка вздохнула, – знавала я Вольдемара. И супругу его, Ксению Сигизмундовну, тоже знавала. Только давно это было.

– Простите, – Миша встал, – как вы назвали его жену?

– Ксения Сигизмундовна.

– Сигизмундовна?

– Да, Ксения Сигизмундовна. Красавица женщина, – затараторила старушка, – красавица, картина!..

– Ее брата вы не знали? – спросил Миша.

– Как же, – с пафосом ответила старушка, – Валерий Никитский! Блестящий офицер. Красавец. Он тоже погиб на войне. – Она вздохнула. – Всех знавала, да ушло это время. Мамашу Владимира Владимировича, эту самую Терентьеву… как, бишь, ее… Марию Гавриловну, скажу по правде, я недолюбливала. Из простых… Впрочем, нынче простые в моде…

– Вы не знаете, где они теперь? – спросил Миша.

– Не знаю, не знаю. – Старушка отрицательно покачала головой. – Вся их семья странная, загадочная. Какие-то тайны, предания, кошмары…

– Возможно, вы знаете их прежний адрес?

– В Петербурге жили, а адрес не помню.

– Адрес можно узнать, – сказала вдруг тетя Соня. Она стояла у самой двери с ведром в руках. – На его письмах к папе есть обратный адрес. Но разве в таком хаосе что-нибудь найдешь!

– Я вас очень прошу, – сказал Миша, переводя умоляющий взгляд с бабушки на тетю Соню и с тети Сони на бабушку. – Знаете, родственник, пропал без вести… – Он вскочил со стула. – Только скажите, что надо сделать. Я вас очень прошу.

– Найди ему, Соня, найди, – благосклонно проговорила бабушка, снова принимаясь за карты.

Тетя Соня колебалась, но представившаяся возможность отложить выливание помоев взяла, видимо, верх. Она поставила ведро обратно в лужу и начала указывать Мише, что надо делать. Он передвинул шкаф, комод, влез на рояль, вытащил ящик, за ним корзину. Тетя Соня нагнулась над корзиной и вытащила из груды бумаг пакет, на котором потускневшими от времени буквами было написано: «От В. В. Терентьева».

– Большое спасибо, – сказал Миша, задвигая обратно корзину и надевая шапку, – большое спасибо!

– Пожалуйста, молодой человек, пожалуйста, – сказала бабушка, не отрывая глаз от карт. – Заходите к нам. До свиданья.

Сжимая в кармане пакет с письмами, Миша выскочил на улицу, к дожидавшимся его ребятам.

Все письма были в одинаковых конвертах. Аккуратным почерком на них был выведен адрес: «Его Превосходительству Петру Николаевичу Подволоцкому. Москва, Ружейный переулок, собственный дом. От В. В. Терентьева, С.-Петербург, Мойка, дом С. С. Васильевой».

Содержание писем тоже было одинаково: поздравления с днем ангела, с Новым годом и тому подобное. Только одна открытка, датированная 12 декабря 1915 года, была несколько пространнее.

«Уважаемый Петр Николаевич, – писал в ней Терентьев, – пишу с вокзала. До поезда тридцать минут, и я, к сожалению, лишен возможности лично засвидетельствовать Вам свое почтение. Задержался в Пушкине, а к месту назначения должен явиться не позднее 15-го сего месяца. Какова бы ни была моя судьба, остаюсь искренне преданный Вам В. Терентьев».

– Дело в шляпе, – сказал Генка, – нужно ехать в Питер.

– В открытке упоминается еще Пушкино, – заметил Миша.

– Чего тут думать, когда у нас точный адрес есть, – возразил Генка. – Нужно ехать.

– Письма написаны восемь лет назад, – сказал Слава. – Может быть, там никто из Терентьевых не живет.

– Запросим сначала адресный стол, – решил Миша.

Мальчики тут же сочинили письмо, вложили его в конверт, но марки у них не оказалось, и они решили отправить письмо завтра утром.

Мальчики сидели у Славы. Алла Сергеевна, как обычно, была в театре, Константин Алексеевич еще не пришел с работы.

– Да, – мечтательно произнес Генка, поглядывая на лежащий на столе зеленый конверт, – да… Теперь уж клад от нас не уйдет.

– Ты все о кладе мечтаешь, – засмеялся Слава.

– А что? – Генка упрямо тряхнул головой. – Я все точно узнал. В те времена все боялись Бирона и прятали от него сокровища. Это я точно узнал.

– Что ты еще узнал? – насмешливо спросил Миша.

– Еще я узнал, – невозмутимо продолжал Генка, – что тому, кто найдет клад, принадлежит двадцать пять процентов. Так что нужно свою долю сразу забрать, а то будешь за ней целый год ходить, – добавил он деловито.

Мальчики засмеялись, потом Слава посмотрел на друзей и сказал:

– Конечно, я ни в какой клад не верю. Но допустим, там действительно сокровища. Нам достанется какая-то их часть. Что мы будем с ней делать?

– Я уж давно решил! – воскликнул Генка.

– Что?

– Ты первый скажи, тогда и я скажу.

– Если там действительно клад, – сказал Слава, – то я бы отдал его на детский дом или санаторий для ребят.

– Нет уж, пожалуйста, – замотал головой Генка, – свою долю можешь на это дело отдавать, а моей я сам распоряжусь. Детдомов у нас хватает. И вообще, скоро никаких беспризорных не останется. Если по-серьезному говорить, так нужно, чтобы на эти деньги в Москве, в самом центре, построили большой стадион с катком, футбольным полем и теннисной площадкой. Вот. Для ребят вход бесплатный, а всяких контролеров и билетеров за версту не подпускать.

– Все распределили, ничего не забыли? – насмешливо спросил Миша.

– Видишь ли, Миша, – улыбаясь, сказал Слава, – это, конечно, не всерьез, но скажи: если там действительно клад, то на какое дело ты его отдашь?

– Не знаю, – сказал Миша, – я об этом не думал. И ни в какой клад я не верю.

– А я верю, – сказал Генка. – Обязательно стадион построим. А детские дома, санатории… это всё Славкины фантазии. Ты еще придумай какую-нибудь музыкальную школу построить.

– А что в этом такого? – обиделся Слава. – Думаешь, стадионы нужней, чем музыкальные школы?