Владлен остолбенело смотрел то на него, то на Марину. Супруги улыбались. Дурдом крепчал.

— А в Америке негров вешают, - отозвался капитан Ку- гушев, он же Владлен, спустя несколько секунд. Ну, по крайней мере, разрядил обстановку. И предложение сказал по смыслу похожее... или подходящее.

...Марина так и осталась с широко раскрытыми глазами. Потом Первый помнил только то, что прижимал к Мари- ниному лицу свой огромный носовой платок, втащил ее в подвальчик магазинчика и, закрыв за собой дверь, отключился. Газ пустили в церковь, вместо взрывов под куполом летал какой-то фосфоресцирующий салютик, тающий во мгле. Жгло глаза. Они были близко к выходу.

В магазинчик можно было не лезть. Взрывов так и не было. Жертвы были. Марина осталась в больнице на ночь. В магазинчике их даже не ограбили. Редкость, а приятно. Впрочем, Марина быстро пришла в себя. Врачи говорили, что опасности нет.

Первый погрозил Ямамото кулаком — опасность есть всегда. Мы просто ищем не там... А вот подозреваемых действительно не было. Был полный облом следствия. Газ импортный. Никто никого не видел. Никаких японцев, исламистов или наших психов не болталось у церкви. Хозяин магазинчика с Рылеева спросил у Марины: «Хоронили-то кого? Бандита какого-нибудь? Почернела наша церковь». «Нет, начальника ... отдела», — ответила она.

— Значит, такой отдел, - философски заметил хозяин. На этой фразе Первый очнулся.

Погибло трое. Причем своих. Они просто знали, что делают. У всех из Ведомства нашелся повод вытащить штатских. Да и штатских-то там было... Газеты что-то путали. Намекали. Вспоминали Советы и охранку. Грязненько, как всегда, ругали государство. Потом они как-то написали про то, что «все врут про безопасность», а девочка Мотыгина из элит выступила с обличительной речью, потом все как осеклись... «Интересно, кто их осек?»

Первый опять сидел в кабинете в Сосновой Поляне. На работе медленно меняли старинные окна на стеклопакеты.

«Появились террористы двух новых типов, — писал он для своих. — Во-первых, это приколисты от нечего делать — очень важная новая группа, с которой нет способов борьбы. Кроме, как стать ими, понимать их и, возможно, уважать. Почему уважать? Потому что они из Будущего. А Будущее всегда право... Во-вторых, это композитные террористы, которые возникли из ресурсов в одном месте, возможностей в другом, а идеи взяли в третьем. Последние опасны для следствия — раскрытие системы требует анализа процессов на всем земном шаре, короче, придется привлечь так нелюбимые нами путанные международные нити. Международные нити - это скверно. Не тем, что чужие, а тем, что обязательно нарвешься на своих: хороших, торгующих тихо своими делишками,— и станешь Павликом Морозовым на ровном месте. С "композитами" плохо еще то, что они носят временный характер, пока раскроешь, уже там нет ни ресурсов, ни идей, ни исполнителей».

«Спокойный год. Похороны подряд...И вечный покой, - подумал Первый. — Интересно, как японцы справляются с такими вот "провисшими" террористическими актами? Их там должно быть больше, по насыщающей скоро пойдут. Наверное, они - фаталисты».

Из всех сюжетных смертей, о которых блажила раньше группа Игоря Горского, больше всего его не устраивала смерть Азимова. Такого он хотел начальника. Но по Базовому сценарию такого как раз ему и не полагалось. Когда- то они спорили с Маринкой, валяясь на пляже, о том, «насколько литературна наша жизнь». Первый смеялся тогда и говорил, что он знает всего два сюжета: РОД и ОГОРОД. Один — вертикальный, от него не спрячешься, он отвечает за время, а другой горизонтальный: о том, как пищу добыть и съесть ее с комфортом. Японцы, похоже, ни то, ни другое не чтят, у них вместо огорода — «сад камней», а вместо жизни — смерть. Победное шествие японской культуры, начавшееся еще под шумок трехсотлетия Санкт-Петербурга, продолжалось под улюлюканье молодежи. Появились одни отряды против других. Он вспомнил странный документ, написанный сорокалетней девочкой из ролевого движения. Все это отрыл Владлен. Помоечный лорд.

Страна сосредоточенно вспоминала, что на дворе «атомный век». Как у старика, который со скрипом переворачивает страницы воспоминаний о том, что было в юности, неповоротливые полусоветские, со слезами коммерции НИИ изображали самоотверженных кариатид экономики. «Японская мать» опережала их на десяток лет. Но десяток — это порядок, а не вечность. Это — вечная русская традиция. «Генерал? Я что — последний солдат израильской армии?»

Президент дышал короткими вдохами, но в каждом выдохе было маленькое решение, и аппарат уже не вздрагивал, а трясся за свою аппаратную судьбу. Американе подсадили в Германию девку-шпионку, и скоропостижные немцы явно отложат свою будущую «Барбароссу», и мы не будем воевать с ними в ближайшие десять лет, а там — или ишак, или эмир помрут или достигнут просветления. В соревновании постиндустриальных проектов мы вырвались во вторые вслед за Восходящим Солнцем, — заявлял Кирилл из группы Горского: тот, который провалился в Торонто, но выплыл в регионалистике собственной державы. Первый приступал к своему главному делу — вырвать у врага его. ядовитый зуб и повесить его у изголовья кровати. Ямамото был ему должен. Это были личные счеты. Ничего против Коидзуми Первый сначала не имел. Он просто хотел, чтобы «шляпник» посетил Итуруп и снял шляпу перед АЭС, построенной за три с небольшим года. Ее еще не начали даже проектировать. «Опаздываем, сэры!» Атомщики стремительно докладали, что делать будем все, что не доделали в СССР. Это была комедия. Но других атомщиков не было, и другой истории тоже. С Итурупа Григории лаконично отозвался: ты что, дурак? Нам твой атомный кузнец не нужен. Спасибо в шапку и за «Курильскую программу», если ты в ней замешан.

Проклятый Гном играл с великовозрастными детишками из Нижнего шестидневную арабо-израильскую войну. Какого же было изумление Первого, когда Владлен бросил ему в Интернете между строк, что имеется в виду не синайская кампания. Первому категорически нужно было на Тайвань: там сидел его коллега по Токийскому университету Вовка Голуб. Никто не застрахован оттого, что его друг не работает на японцев... От Вовки не было вестей уже лет шесть. Ровно столько, сколько Первый проходил свой путь до одной большой звездочки. Вовка не тяготел к Европе, недолюбливал американ и старался редко появляться в России: если он не вудуист или не стихийный мусульманин, то явно сидит под японцами. Формоза... Нехилое место для жизни. Правда, у Голуба нет жены и сына. Это Первый почему-то знал точно.

2010 год, июнь

На Тайвань Первый попал четырьмя годами позже. В 2010-м году. Летом. Голуб встречал его в аэропорту: но не то чтобы встречал, а просто удостоверился, что Первый прилетел, помахал приветственно рукой, сел в машину и умчался. Разговора не вышло. Обмен любезностями состоялся позже, в кафе с видом на море. Первый увидел бесконечно ждущий японцев Тайвань, посмотрел на усмешливую, сытую рожу бывшего соотечественника и, улетая, почувствовал обреченность прекрасной земли. Неужели они сбросят бомбу сюда? Голуба было не жаль, а Формозу — нестерпимо. Гном утверждал, что пострадает Тайбэй. Обиженные сахалинцы канут в проем между выбором «за» и «против» японцев. Корейцы проявят героизм и, как один, умрут, хотя, видит Бог, их предков угнетали на острове и самураи, и наши. Все эти прогнозы казались Первому чем-то отвлеченным в 2006-м, а в 2010-м они сменились планом войны, в котором не было места фантазиям. Реактор на Итурупе так и не построили. Перерабатывать рыбу можно было и при свечах. В общем, Григоричу и комбинату света пока хватало.